Бункер. Смена

Дверь в кладовую открылась с чмокающим звуком, затылок Джимми обдало ветерком. Снаружи возле двери отыскался выключатель света, а рядом и выключатель шумного вентилятора. Вентилятор Джимми отрубил — тот напоминал ему шум радио. Внутри он увидел ряды полок, плотно забитых банками. Полки тянулись настолько далеко, что ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть дальнюю стену. Протиснувшись между полками, он обшарил их взглядом сверху донизу. Желудок громким урчанием умолял его поторопиться с выбором. Джимми попросил его немного подождать.

Томаты, свекла и кабачки — все это он терпеть не мог. Полезная еда. А ему хотелось еды настоящей. Он увидел целые полки консервированной кукурузы с этикетками, похожими на разноцветные бумажные цилиндрики, а не написанными черным маркером прямо по жести, как он привык. Джимми схватил одну из банок и осмотрел ее. С этикетки ему улыбался большой мужчина с зеленой кожей. По этикетке тянулись слова, напечатанные мелкими буквочками, как в книгах. Все банки выглядели совершенно одинаково, и от этого Джимми ощутил себя не в своей тарелке, как будто он спит и видит все это во сне.

Прихватив банку с кукурузой, он вскоре отыскал полки консервированных супов с красно-белыми этикетками. Вернувшись в квартирку, он принялся рыться вокруг в поисках консервного ножа. По бокам от плиты были выдвижные ящики, набитые лопаточками и ложками. Рядом стоял шкафчик с кастрюлями и крышками. В нижнем ящике отыскались угольные карандаши, катушка с нитками, раздувшиеся от старости батарейки, покрытые серым налетом, детский свисток, отвертка и множество прочей всячины.

Но консервный нож он все же нашел. Он был ржавый и выглядел так, словно им годами не пользовались. Но тупой резак все же вонзился в мягкую жесть, когда Джимми надавил как следует, а ручка прокручивалась, если вращать ее с достаточным усилием. Джимми взрезал крышку на полный оборот и выругался, когда крышка провалилась в суп. Он достал из ящика нож и выудил крышку из банки. Еда. Наконец-то. Он поставил на плиту кастрюльку и включил горелку, думая о своей квартире, об отце с матерью. Суп подогревался. Джимми ждал под бурчание в животе, но при этом смутно сознавал, что никакая еда не сможет приглушить его настоящую внутреннюю боль, это неугасающее стремление завопить изо всех сил или рухнуть на пол и заплакать.

Дожидаясь, пока суп закипит, он стал рассматривать висящие на стене листы бумаги размером с небольшое одеяло. На первый взгляд казалось, что их повесили сушиться, и ему даже пришло в голову, что толстые книги делают, складывая или разрезая эти листы. Но на этих больших листах уже был отпечатан текст и рисунки. Джимми провел ладонью по гладкой бумаге и всмотрелся в схему: набор кругов с тонкими линиями внутри и пометками вокруг. Каждый круг был обозначен цифрой, а три — перечеркнуты красными линиями. Каждый помечен как «бункер», что показалось ему глупостью.

За спиной послышалось шипение, как будто кто-то вызывал его по рации. Шепот призраков. Отвернувшись от странных чертежей и схем, Джимми увидел, что суп бурно кипит, выплескиваясь через край и шипя на раскаленной горелке. И он сразу забыл о большом и странном чертеже.

71

Шли дни, грозя превратиться в неделю, и Джимми легко представил, как недели могут со временем стать месяцами. За стальной дверью в верхней комнате люди все еще пытались прорваться внутрь. Они ругались и спорили по радио. Джимми иногда слушал их переговоры, но они говорили только о мертвых и умирающих, а еще о запретных вещах — например, о том, что находится снаружи.

Джимми переключался с камеры на камеру, видя лишь безлюдье и огромную пустоту. Иногда эти неподвижные картинки сменялись вспышками активности и насилия. Джимми наблюдал, как несколько мужчин избивали одного лежачего. Видел, как по коридору волокли отбивающуюся женщину. Как мужчина напал на ребенка из-за буханки хлеба. Ему пришлось выключить монитор. Весь остаток того дня и даже ночью его сердце колотилось, и он решил больше не смотреть, что показывают камеры. В ту ночь, лежа в одиночестве в комнате с несколькими пустыми кроватями, он почти не спал. А когда заснул, ему приснилась мать.

Наутро он подумал, что теперь все его дни будут такими. Каждый станет тянуться вечно, но их подсчет не затянется надолго. Он закончится сам. Его дни сочтены, и число это уменьшается — он это чувствовал.

Он перетащил матрац в комнату с компьютером и радио. Тут была хоть какая-то имитация того, что он не один. Сердитые голоса и сцены насилия были лучше, чем пустота других коек. Он забыл про данное себе обещание и ел суп перед монитором камер, отыскивая людей. Слушал, как они негромко грызутся по радио. А когда он в ту ночь заснул, его сны были полны маленькими квадратными картинками из далекого прошлого. Из этих окошек на него смотрел он сам, только моложе.