— Виктор сказал, что конца этому не будет. И в доказательство привел компьютерные вирусы, как такой вирус может промчаться по сети и покалечить сотни миллионов компьютеров. Рано или поздно, но одна из атак наномашин пробьется сквозь защиту, выйдет из-под контроля, и начнется эпидемия, основанная на битах программного кода, а не на цепочках ДНК.
— Ну и что? Мы уже имели дело с эпидемиями. С какой стати эта будет отличаться от прежних? — Дональд обвел ряды капсул. — Тогда поясните, почему это решение не хуже, чем сама проблема?
Несмотря на нервную взвинченность, Дональд чувствовал, насколько сильнее он разозлился бы, если бы услышал все это от Турмана. Может, этот разговор был подстроен, и его свели с более мягким человеком, прежде ему незнакомым, и тот отвел его в сторонку и поведал то, что, по мнению Турмана, ему следовало услышать. Ему трудно было отделаться от мыслей, что им манипулируют. Не ощущать привязанные к рукам и ногам веревочки.
— Психология, — пояснил Эрскин, надевая очки. — Этим нас Виктор и примирил, объяснив, почему наши идеи не сработают. Никогда не забуду тот разговор. Мы сидели в кафе на Уолтер Рид. Турман приехал туда на какое-то партийное мероприятие, но на самом деле для встречи с нами. — Он покачал головой. — Там собралось множество людей. Если бы кто узнал, что именно мы обсуждаем…
— Психология, — напомнил Дональд. — Поясните, чем она лучше. Из-за вашего решения умерло
Эрскин вернулся из воспоминаний.
— Именно тут мы ошибались, совсем как ты. Представь, что кто-то обнаруживает, что одна из этих эпидемий была рукотворной, — вспыхивает паника, а затем и насилие. Потом наступает конец. Тайфун убивает несколько сотен человек, наносит ущерб на миллиарды, и что мы делаем потом? — Эрскин сплел пальцы. — Мы сплачиваемся. И все восстанавливаем. А вот бомба террориста… — Он нахмурился. — Бомба террориста причиняет такой же ущерб, но швыряет мир в хаос.
Он развел руками.
— Когда в чем-то нужно винить лишь бога, мы его прощаем. А когда виновен человек, мы его уничтожаем.
Дональд покачал головой. Он не знал, чему верить. Но затем подумал о страхе и ярости, которые испытал при мысли о том, что в той камере его чем-то заразили. И в то же время его никогда не тревожило, что уже с самого рождения внутри него обитают миллиарды бактерий и вирусов.
— Мы не можем манипулировать генами растений, которыми питаемся, не вызывая подозрений, — продолжил Эрскин. — Мы можем заниматься селекцией и отбором, пока травинка не превратится в початок кукурузы, но мы не можем делать такое
Эрскин помолчал. У Дональда в голове метались мысли.
— Знаешь, Вик как-то сказал, что если бы у этих террористов имелась хотя бы капля здравого смысла, им было бы достаточно объявить, над чем они работают, а затем спокойно сидеть и смотреть, как все вокруг рушится. Он сказал, что такого хватило бы за глаза — если бы мы узнали, что такое происходит и что смерть может прийти к любому из нас безмолвной, невидимой и в любой момент.
— И тогда решением стало сжечь все дотла
Дональд взъерошил волосы, пытаясь во всем разобраться. Ему вспомнился способ борьбы с пожаром, всегда приводивший его в недоумение, когда большие участки леса поджигали, чтобы не дать пожару распространиться. И еще он знал, что в Иране, когда во время первой войны поджигали нефтяные скважины, иногда единственным способом сбить пламя было устроить возле скважины взрыв.
— Поверь, у меня тоже имелись возражения. Бесконечные возражения. Но я знал правду с самого начала, просто у меня ушло какое-то время, чтобы смириться с ней. Турмана уговорить оказалось намного легче. Он сразу понял, что нам нужно уйти с этой планеты, начать все заново. Но цена исхода была слишком высока…
— Но зачем путешествовать в пространстве, — прервал его Дональд, — когда можно путешествовать во времени?
Он вспомнил разговор в офисе Турмана. Сенатор уже в тот первый день сказал ему о том, что планирует, да только Дональд не услышал.