Бунт

Мне хочется спросить, почему он не целует меня, почему лишь зависает надо мной со своими великолепными губами и красивыми глазами, но затем эти губы раскрываются, и Джоэль произносит:

— Ты когда-нибудь выступала перед толпой?

— Было несколько танцевальных концертов, — неохотно отвечаю я, оглядываясь на листья над нами, вспоминая отца с камерой в руке и маму с гордой улыбкой на лице. Я видела эти улыбки лишь в тот момент, когда была одета как пластиковая кукла для концертов, вечеринок или фотографий. Я никогда не понимала, что была для нее лишь игрушкой до того года, пока она не переросла меня.

— Ты танцуешь? — спрашивает Джоэль, и я прячу эмоции обратно в катакомбы своего сердца.

— Танцевала.

— Почему перестала?

Когда мама ушла, я возненавидела все, что напоминало мне о ней. До сих пор не выношу запах ее кокосовых духов или вкус лимонного пирога с безе. Она — причина, по которой я не танцую в балете с одиннадцати лет, причина, почему я не могу заставить себя носить балетки, даже несмотря на то, что они на пике моды среди студенток.

— Просто выросла, — отвечаю я, поднимаясь на ноги, дабы избежать дальнейшего допроса. — Готов вернуться в автобус?

Джоэль даже не пошевелился. Вместо этого он, лежа на траве, исследует меня своими голубыми глазами и произносит:

— Почему ты так поступаешь?

— Как?

— Отшиваешь меня каждый раз, когда я спрашиваю тебя о чем-то личном.

— Я не знаю ничего личного о тебе, — аргументирую я, ссылаясь на это, как на доказательство того, что это к лучшему. Зато Джоэль воспринимает это как вызов.

— Когда-то я рисовал, — сообщает он, и я хмурюсь.

— Что?

— Я рисовал.

Он отталкивается от земли и встает на ноги, стряхивая траву с бриджей.

— Мало кто знает этот факт обо мне. Также я немножко рисовал красками, но не сильно. Музыка и рисование были практически единственными причинами, по которым я оставался в школе.

— Почему ты перестал этим заниматься, если тебе так нравилось?

— Расскажу тебе, если ты расскажешь мне, — отвечает он, выпрямляясь.

Спустя мгновение я предлагаю ему сделку.

— Расскажи и нарисуй мне что-нибудь, и по рукам.

Джоэль мгновение оценивает мое предложение, после чего задает вопрос:

— Когда у тебя день рождения?

— Тридцатого мая.

— Я нарисую тебе что-нибудь на день рождения. Как тебе такой вариант?

Не знаю, почему хочу, чтобы он нарисовал мне что-нибудь, но я хочу. Хочу, чтобы он нарисовал для меня что-то, что будет предназначаться только мне, то, что я смогу хранить.

— Поклянись, — требую я, и Джоэль не медлит.

— Я клянусь.

Искренность в его голубых глазах говорит, что он честен со мной.

— Сначала ты, — произношу я.

— Я бросил, потому что это перестало иметь для меня большое значение.

— Почему?

Он пожимает плечами.

— В основном я рисовал, когда мне было одиноко, но теперь я больше не испытываю это чувство.

Я некоторое время смотрю на него, после чего вздыхаю, осознавая, что настал мой черед.

— Я бросила танцы, потому что это была мечта моей мамы, а не моя.

Это не вся правда, но самое близкое к ней из того, что я когда-либо кому-нибудь рассказывала.

Глава 11

— Я лишь говорю, что нам следует изучить доказательства, — произносит Роуэн, пока я выкидываю вещи из своего чемодана в ворох из не-юбок и не-платьев.

Снаружи массовые гуляния рок-звезд, — включая, в частности, одного человека, который, по всей видимости, упорно пытается не замечать, какая я по-прежнему секси — а я застряла в автобусе с одеждой из комиссионки и ничего не смыслящей в моде лучшей подругой.

— Никогда не прощу тебя, — жалуюсь я, проклиная себя за то, что позволила ей собрать мне чемодан.

Игнорируя меня, будто я не издала и звука, Роуэн начинает перечислять на пальцах.

— Во-первых, Джоэль дал тебе эти билеты.

— Я имею в виду, что это, черт возьми, такое? — Я держу в руке огромную футболку, которая выглядит так, словно могла бы целиком меня поглотить. — Я выгляжу так, словно вешу двести двадцать килограмм?

— Во-вторых, он починил твою дверь.

— И это! — Я показываю пару смехотворно длинных шорт. — Даже если бы я была сорокалетней матерью пяти детей, меня бы под страхом смерти не заставили их надеть.

— В-третьих, он весь день ходил за тобой по пятам.

— Мне придется пойти на эту вечеринку голой, — ворчу я.

— В-четвертых, он игнорировал всех девушек, которые пытались привлечь его внимание.

— РОУЭН, — перебиваю я подругу, вздыхаю и на корточках поворачиваюсь, чтобы сердито на нее взглянуть, — ты знаешь, о чем говорят все эти доказательства? Он хочет быть друзьями.

Еще два часа назад я лежала на спине рядом с ним, и Джоэль настоял на разговоре о танцах, вместо того чтобы лечь на меня или даже просто поцеловать, как тогда, несколько недель назад, когда он был не в силах противостоять желанию. И на разговоре о рисовании. И обо всем другом, кроме того, почему я больше не интересую его. А это, насколько мне известно, единственное, о чем действительно следовало поговорить.

Роуэн повела бровью.

— Помнишь, когда я думала, что Адам хотел быть просто друзьями, ты сказала мне, что я идиотка?