Бунт афродиты. nunquam

Маршан прислал немногословное сообщение о том, что наша модель в «критическом» состоянии — это означало последнюю стадию перед её оживлением. То есть оставались две недели. У меня зачастил пульс при мысли о близости решительного момента. Возможно, свою роль сыграло и туманное предчувствие беды; как сотворённая нами пародия на любимую женщину выдержит экзамен на похожесть в глазах людей, знавших её прежде?

До рандеву с Бенедиктой ещё оставалось время, и мы решили побродить часок по Большому Базару, где я полностью подчинился широко шагавшему Вайбар-ту, который помнил всё гораздо лучше меня. Приятно было слушать, как он что-то говорит с тоской и любовью к прошлому, — не было больше ни ненависти, ни страха. Что же до Базара — несмотря на его огромность, Вайбарт помнил тут каждый камень, каждый прилавок; несмотря на то что что-то исчезло, а что-то изменилось со временем, остававшегося было для него довольно, чтобы вспомнить об исчезнувшем. Весь Базар занимал не меньше мили, и пять крытых аркад расходились из центра, так называемого Безистана. Это настоящий город со стенами и воротами внутри города, и считается, что в нём 7777 лавок. Мистическое число? Вайбарт шагал по Базару с видом собственника, как человек, демонстрирующий гостю частную художественную галерею. Думаю, он понял, насколько напряжёнными и счастливыми были долгие годы, проведённые им в Турции, и насколько он сформирован ими; и всё же он всё время ворчливо рассказывал о книгах, которые не смог написать. Маленький квадратный Безистан, который был не больше пятидесяти ярдов в длину, сохранял византийский дух; короткий и приземистый, он, как паук, плёл каменную паутину. Одноглавый византийский орёл над Книжными воротами определял строение как принадлежавшее десятому веку, потому что потом орёл стал двуглавым. Все ворота названы в зависимости от того, к кому они ведут — к кузнецам, ювелирам, сапожникам, гравёрам…

Теперь я понимал, каким романтиком был Вайбарт в детские и отроческие годы на таинственном Востоке. Пустые мокрые прилавки когда-то ломились от дамаскских клинков, украшенных серебром пистолетов, ружей с инкрустациями, музыкальных инструментов, драгоценных камней любой ценности, мехов и кожи, терракоты и монет. Даже о том, чего давно не было, он мог рассказать с удивительной точностью своим новым, молодым голосом. Думаю, в каком-то смысле он разговаривал не со мной, а с Пиа, вспоминал для неё, если угодно. Я молчал и не останавливал его, когда он убегал куда-то в сторону, точно выгуливал гончую, которую спустил с поводка.

— Подумать только, — сказал он, — что через несколько дней мы вернёмся в прекрасную Англию, чтобы встретиться с непредвиденными обстоятельствами, которые неизбежны в жизни творческого человека — содомия, джин, климактерический католицизм. Что ж, отныне я буду воспринимать всё с неизменным спокойствием. И чистосердечием. Кстати, фильмы — лучший способ упрощать реальность.

Но, несмотря на ворчливый тон и суть его рассуждений, было ясно, что Вайбарт наслаждается покоем. Насчёт Бенедикты он не ошибся, она действительно была «У Гатти», сидела в дальнем конце террасы в глубокой задумчивости, и перед ней стоял торт с начинкой из сыра, засахаренных фруктов и шоколада. Когда Бенедикта погружалась в свои мысли — в воспоминания? — она обычно сидела, положив руку в перчатке на колени. Одна перчатка всегда снята — как же это характерно для неё; перчатка скрывает кольцо, которое ей подарил Джулиан, кольцо из гробницы фараона. Однако после произошедших изменений она выбросила его, символически утвердив свою новую свободу, которую она, судя по её заявлению, обрела.