Читаем Бунт Афродиты. Tunc полностью

Такой юнец, каким был я тогда, не мог отказаться от удовольствия испытывать к ней определённое двойственное чувство; он шёл на унижение, полностью покоряясь своему нарциссизму. Не знаю, тут многое имело место. У этого маленького ангела были грязные пальцы на ногах, к тому же, думаю, она немножко приворовывала. Я нашёл какието записи, сделанные мною в то время, в которых о ней и не упоминается, что доказывает, что даже Чарлок имел неистребимую склонность к интроспекции, существовавшую параллельно, так сказать, с его мирской активной жизнью. Во второй, жёлтой тетради — той, что с рисунками ушной раковины и эскизом моей модели слухового аппарата, — содержались материалы другого рода.

Гуляя по ночным Афинам, он мог записать: «Мурашки по коже, сладостное содроганье, переходящее чуть ли не в изнеможение… Ну, да строение гениталий особенно подходит для подобного чуда, Болсовер. (Болсовер был моим преподавателем в Кингсколледже. Я до сих пор мысленно разговариваю с ним на языке рефератов.) Легчайшее касание белой руки возбудит сгусток нервных узлов в пещеристой ткани. Через приемные центры вегетативной нервной системы возбуждение распространится на солнечное сплетение, подчревное сплетение и поясничное или тазовое… Гм. Здесь всплывает поцелуй. Автобиография единственного поцелуя Иоланты. Обратите также внимание, Болсовер, на то, что, как учит эмбриология, последний орган постепенно обособляется от зародыша, что можно определить как первое накопление клеток, признаваемоё за начало последнего органа. Дальше в прошлое, наверно, зайти нельзя, но для меня даже это недостаточно далеко. Наверняка однажды в яичках моего папаши, в обезьяньих гонадах, был я?»

Эти проблемы добавляли печаль и растерянность в мою любовь. Я зажигал свечу и разглядывал спящую фигурку, стараясь понять её тайную историю; мне казалось, что можно проникнуть в сокровенное, в скрытый смысл наслаждения и боли, безрассудной страсти, который я теперь сознаю. Осел. Обезьяна. Червь.

У неё были прекрасные зубы, мелкие и лишь чуточку неровные — отчего её улыбка сразу делалась скорбной и хищной. Она была слишком сибаритка, чтобы не быть расточительной в профессиональном смысле, — или слишком искренна, чтобы подавлять желание услужить? Акт соития мог раздавить её, повергнуть в изнеможение столь глубокое, что оно походило на смерть. Бедная Иоланта никогда не ела досыта, и откормленному мужчине ничего не стоило раз за разом доводить её до оргазма, пока силы окончательно не оставляли её. У нас с нею все было прекрасно — и впрямь настолько прекрасно, что её это поражало; мы доводили друг друга до экстаза, как машины, работающие на полных оборотах. Конечно, это исключительно технический вопрос — полная психическая и физическая совместимость; странно, что не существует науки совместимости, ни школы, где можно было бы проверить её на опыте. Если бы мы могли оттачивать сексуальные привычки с таким же усердием, с каким токарь вытачивает свои игрушки, можно было бы избежать многих несчастий в любви. Удивляет, что в век передовых технологий таким проблемам не уделяется внимания. Да, и даже лёжа с закрытыми глазами и искренне стараясь думать о чемнибудь ещё, чтобы прийти в себя, даже тогда прибойная волна неодолимо влекла её к другому берегу, заворачивала в блаженную потерянность исчезающей секунды. Иногда он будил её, просто чтобы заглянуть в глаза. Но если в такие моменты она бы спросила, о чем он думает, он, наверное, ответил бы: «О настоящей раковой клетке в последнем анализе, клетке, испытывающей недостаток кислорода, задыхающейся клетке, по Шмидту. Когда ты закашлялась, я вдруг увидел на предметном стекле своего микроскопа туберкулёзные палочки, подкрашенные алым эозином, — анемоны на аттическом поле». Люди, лишённые настоящего детства, всегда будут отвечать миру долей неискренности, долей недоверия. Вы можете обвинить в этом нас обоих, чтобы объяснить то главное, чего нам недостаёт. Малая жизнестойкость. Учащённый пульс. Помогут и другие факторы, такие, как окружающая среда, язык, возраст. Но решающее в подобной ситуации — та глубоко схороненная жажда, что только разгорается от ощущения эмоционального бессилия. Ом.

2

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза