Читаем Бунт Афродиты. Tunc полностью

— Иокас Пехлеви, — сказал он со скромной гримасойухмылкой. — Както, когда ты отправился путешествовать, он зашёл ко мне и сказал, что знает от тебя о всех моих честолюбивых замыслах.

— Но я никогда не говорил с ним о тебе.

— Что с того, приятель, он мог прослушать запись наших с тобой разговоров.

Может быть, на какомто этапе я записал Вайбарта? В памяти такого факта не сохранилось, но я действительно имел привычку записывать всех подряд для своей библиотеки голосов — произношение гласных и проч. (В основном записи анонимные.) Может, Иокас рылся в ней?

— Будь я проклят!

— Но он пошёл дальше, сказал, что, на его взгляд, я не писатель, но, возможно, из меня получится хороший издатель. И поскольку фирма контролирует половину бумажного производства в Норвегии…

— В самом деле? Я этого не знал, но меня уже ничего не удивляет.

— В самом, в самом. Он предложил мне основать совместно с одним молодым французом предприятие здесь, в Лондоне. Presto!. Первые пятнадцать проектов уже находятся в производстве — среди них и книга твоего друга, как там его, Карадока, чьи бумаги ты разбираешь. Понятно?

— Не уладив вопрос с правами?

— Фирму это никогда не заботило, — ответил Вайбарт с наигранной бодростью. — Да и с какой стати это должно её заботить?

— Ты меня просто удивляешь. Но я рад за тебя. Он посерьёзнел и попыхивал сигарой с видом милого скромняги.

— Я тоже. Рад? О Господи, не то слово. Я действительно чувствую, что могу проявить себя. Это действительно все спасло — ты знаешь, что у меня семейная жизнь была на волоске изза постоянного моего нытья? Знаешь, что приходилось все больше и больше ужиматься, считать каждый грош? Что это была за жизнь, кошмар; а посмотри на меня теперь! Или я не солидный человек, издатель? Здоровенная сигара, пузцо появилось. — Он встал и, разведя полы пиджака, повернулся передо мной, как на демонстрации мод. Мы оба засмеялись, и я велел принести шерри, чтобы отпраздновать это неожиданное воскрешение из мертвых. — Так что я, — сказал он, — просто заскочил к тебе, чтобы поблагодарить и узнать, уже как лицо официальное, когда ты подготовишь для нас рукопись книги.

— Но все материалы у меня дома, и мы ещё работаем над ними; слушай, ты должен пообедать с нами, с Пулли и со мной, и помочь разобрать бумаги — в конце концов, теперь это твоя обязанность, нужно будет принять коекакие решения. К тому же там много понастоящему забавного.

Какоето разнообразие. Результатом этой встречи стали по крайней мере два восхитительных вечера в доме на Маунтстрит, когда мы разбирали огромный ворох бумаг и тетрадей, читали, предавались воспоминаниям. Кроме того, я мог добавить к этому материалу магнитофонные записи, сделанные в разное время, — правда, много было среди них записанных посредственно, но разобрать можно. Живой Карадок шумно усаживался среди нас в круге света от камина, и мы слышали его громоподобный голос, ворчащий, шутящий, декламирующий. У Пулли иногда слезы наворачивались на глаза, как от смеха, так и от печали. «Пулли стоит, как недоенная корова, просто лопается от абстрактной трансцендентальной любви к человечеству, хочет излить её — эту свою религию служения. Эй, Пулли, ты что, черт подери? Этика не основана на метафизике — вот такто». Общий вопль: «Ура!»

Глухой, как пень,Тих, как мудрец,Этот дед хоть куда молодец.Стар, как Судьба,Юн, как мальчишка,Этот дед рождён для винишка.

В какойто момент это наверняка был «Най», где мурлыканье мандолины сплеталось с тоническим сольфеджио струи из раскрашенного пениса св. Фонтана. Потом мы вдруг перенеслись в таверну, в шум, гам, стук кружек о бочонки и свист ветра в ветвях деревьев. Тут, к большому удивлению, раздался гневный крик Кёпгена, — вполне можно представить, на кого он кричал.

«Но ты становишься тем, что сам так ненавидишь, притягиваешь то, чего так боишься». Пронзительный свист заглушил перебранку.

Мы слушали грохочущий голос Хана, и Вайбарт делал пометки в блокноте; нам обязательно нужно было зафиксировать большую часть магнитофонных записей на бумаге, проблема заключалась только в том, чтобы найти секретаря, способного выполнить эту задачу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза