Бунт атомов

Он подошел ко мне со строгим и вместе отеческим лицом, фамильярно, но деликатно взял меня за локоть и проговорил с восхитительно грубоватой лаской: «Ваш темперамент, сэр, сегодня требует рюмки „Мадеры“ и очень сухого „Пуи“… Можете послать меня на виселицу, но я не дам вам ни капли красного. Устрицы, немного вареного тюрбо, крылышко цыпленка и несколько стебельков спаржи… Вот что вам нужно. Судака a la Colbert сегодня нет. Собственно — есть, но не для вас». — И, подталкивая меня легонько к одному из углов залы, шепнул мне на ухо: «Сегодня, сэр, смею думать, вы останетесь довольны старым Джо и без судака a la Colbert…»

Я очутился перед столиком, за которым сидели три человека. Я только что собирался вопросительно поглядеть на Джо Клифтона, все еще державшего мой локоть, как вдруг узнал в одном из сидевших Мэттью Роллинга.

Мэттью Роллинг!.. Это тот человек, имя которого в дни последней войны не сходило с уст в течение многих месяцев!.. Это тот человек, чей танковый дивизион совершил героический поход через пустыню Ливии, чтобы зайти в тыл отступающему от Эль-Аламейна противнику!.. Мэттью Роллинг, тот, кто первым вступил на берег Нормандии в дни высадки и первым перешел через Рейн!.. Человек, с кем меня связывала крепчайшая дружба, освященная грохотом боев и испытаниями походов, в те суровые, но прекрасные дни войны, когда он был офицером Королевских технических войск, а я — военным корреспондентом. Со дня окончания войны он бесследно исчез, и теперь был именно тем человеком, который мне был нужнее всего, со своим спокойствием, уверенностью, ясностью мысли и юмором. И вот я встретил его здесь, в том самом «Карльтоне», где мы проводили столько славных часов еще до войны и во время войны, когда огни люстр были затемнены синими колпаками и снаружи так часто доносились прерывающие мирные беседы завывания сирен, возвещавших о приближении к городу армад неприятельских Юнкерсов и Гейнкелей…

Сначала мы оба остолбенели, затем обнялись и расцеловались. И хотя с тех пор прошло уже несколько лет — все это мгновенно ожило в моей памяти.

— Милостивый Боже! Дик!.. Где ты скитался все это время?

— Только что собирался спросить тебя о том же, Мэттью?

— Меня лучше спросить, где я не скитался! Был в Бирме, Натале, затем в Америке, а потом… потом в доброй старой Англии, где неоднократно делал отчаянные попытки разыскать тебя, писал тебе письма, телефонировал…

— Я тоже путешествовал, а теперь только что возвратился с Атомной конференции, — сказал я, вспомнив, что по возвращении так и не удосужился просмотреть гору накопившейся корреспонденции.

— Атомной конференции?!.. — тихо повторил Мэттью. — Вот как…

— Но что ты делал во всех этих Бирмах, Наталях и Америках…

— О, ты хочешь знать слишком много, — рассмеялся Роллинг, — удовлетворись пока тем, что я представлю тебе мисс Патрицию Стаффорд.

Здесь только я заметил, что за столом были еще девушка и мужчина. Мужчина, при моем приближении, поднялся и выжидательно стоял, теребя салфетку. Он был высокого роста, с гладко зачесанными назад волосами, носил крупные очки, имел высокий лоб и казался джентльменом, если не считать не вполне удачно подобранных тонов его галстуха и платка, выглядывающего из карманчика его темного костюма.

Мисс Патриция Стаффорд… Патриция Стаффорд была тем типом женщины, которые могут сниться… Она была величественна, как королева, и очаровательно проста… Грациозна, как белая лилия, и великолепна, как самая изысканная орхидея. У нее были головка голливудской кинозвезды и волосы цвета золота. Ее руки — были руками идеальной формы, ее темно-голубое платье с отделкой из палевых старинных кружев — было совершенством…

Мне приходят в голову самые банальные сравнения, и я не боюсь их. Патрицию Стаффорд нельзя сравнивать ни с чем и ни с кем. Такая — может быть только одна!.. Единственная!.. Несравненная!..

Я боюсь, что в течение завтрака я был очень неинтересным собеседником. Единственным утешением в этом смысле, для меня был тот факт, что мистер Джон Вилкинс не был вообще никаким собеседником… Он умел только молчать, сосредоточенно глядеть на какой-нибудь предмет и, управляясь со столовыми приборами, отставлять мизинец на полдюйма более чем следует. И все же я увидел, что мисс Патриция Стаффорд глядит на него влюбленными глазами… Может быть, мне следовало молчать еще более, чем я молчал!

Мэттью занимал разговорами всех, мисс Стаффорд оживленно болтала, я же вставлял по временам реплики, очевидно, самого плоского свойства.

По окончании завтрака мы вышли. Меня пригласили в автомобиль, ибо свой я отослал, рассчитывая после завтрака посетить мой клуб, находившийся рядом.

— Мне хочется пройтись пешком, — сказал я.

— Отлично, я пройдусь с тобой, — отозвался Мэттью. И когда автомобиль, увозивший мисс Стаффорд с ее спутником, скрылся за поворотом, мы медленно двинулись среди спешащей по своим конторам, после завтрака, толпы клерков и конторщиц. Мэттью, со свойственной ему прямотой, начал разговор.

— Кажется, Патриция произвела на тебя сильное впечатление?