Бунт Дениса Бушуева

Он вскочил, ощупью добрался до двери, попробовал было открыть ее, но дверь наглухо замело. Тогда он с силой, со всего плеча толкнул ее, забыв о ране. Боли, однако, он не почувствовал – он с жадностью глотнул холодного воздуха, ворвавшегося в широкую щель, и выглянул наружу. Кругом стояла молчаливая, словно застывшая тайга, засыпанная искрящимся, сверкающим на солнце снегом. На гладких, будто укатанных сугробах вокруг землянки не видно было и признака людских следов. Лишь тонкая цепочка ровных ямок пересекала наискось небольшую поляну перед дверью землянки – тут, видимо, совсем недавно прошел песец. На голубом небе ни облачка. Было удивительно тихо; и хорошо, пряно пахло свежим снегом и елью.

Дмитрий зажмурил глаза и ткнулся лицом в косяк. Плечи его вздрогнули, и он глухо, но сильно заплакал. И плакал долго. Только тот, кто долго смотрел на Божий свет сквозь железную решетку, кто вынес на своих плечах миллионы тонн горя, только тот знает по-настоящему цену свободы. И плакал Дмитрий, кажется, первый и последний раз в жизни.

Целых три дня прожил Дмитрий в землянке, выжидая новой пурги, чтобы идти дальше. Он знал, что только еще начинает скорбный путь беглеца, по следу которого всегда, всю жизнь, будут идти ищейки-люди, чтобы снова отнять у него его человеческое право на свободу.

За это время, пока он жил в землянке, Дмитрий из трех рюкзаков сделал один, переложив в него все самое важное. Шесть месяцев они готовились к побегу. Шесть месяцев правдой и неправдой собирали по крохам все необходимое для побега, и вот – все досталось ему одному. Остальных прибрала холодная зырянская земля.

На четвертый день Дмитрий встал на лыжи и двинулся дальше. Путь он держал на восток, к Уральским горам.

V

В Художественный театр Ольга Николаевна и Аркадий Иванович приехали рано, за двадцать минут до начала спектакля. Шли «Братья» Дениса Бушуева. В гардеробе, снимая с ног облепленные снегом ботики – на улице шел густой мокрый снег, – Ольга шутя пожурила своего обожателя за то, что он плохо рассчитал время и что им придется долго ждать. Аркадий Иванович предложил пройти в буфет и согреться горячим чаем с лимоном и тут же, смеясь, рассказал Ольге анекдот об опыте Художественного театра с «Буфетом на честность», якобы произведенном несколько лет тому назад.

«Буфет на честность», по моим сведениям, просуществовал всего три дня. Идея была такова: утомленные пьесой какого-нибудь новейшего драматурга, зрители в антракте выходят в фойе и стремглав несутся к буфету. Буфет пуст, то есть пуст в том смысле, что нет в нем ни кассиров, ни официантов. Зритель сам берет с прилавка то, что ему нравится, съедает или выпивает, смотрит на прейскурант и кладет указанную сумму в большую стеклянную вазу. Если надо, сам, своей собственной рукой берет из кучи денег сдачу и удаляется. Ну-с, в первый день этого смелого эксперимента, после подсчета выручки, оказалось двести рублей лишних – стыдились, видимо, брать сдачу. На второй день – два рубля лишних, на третий – не хватило три тысячи, на четвертый – «Буфет на честность» снова превратился в «Буфет на наличные», с той только разницей, что цены в нем поднялись втридорога…

– Да вы, быть может, все это выдумали! – смеялась Ольга.

Когда вошли в зрительный зал и пошли по упругому ковру бокового прохода партера, Аркадий Иванович сразу же, не без тщеславия, отметил, что взгляды публики дружно, с любопытством и восхищением обратились на Ольгу, несмотря на то, что одновременно с ними из разных дверей входили другие зрители, и среди них было немало красивых женщин.

Ольга шла уверенной, твердой и в то же время необыкновенно легкой походкой, ничуть не смущаясь тем вниманием, которое она вызывала у публики. Стройная, с небольшой подвижной головкой, с которой свободно падали короткие пушистые русые волосы, обнажая по-детски тонкую шею, мягкая в движениях – вся она была проникнута той милой теплой женственностью, без которой не может быть красива женщина, как бы ни была ярка ее красота. Умные голубые глаза ее в темных ресницах смотрели вокруг приветливо, и так же приветливо улыбались яркие, словно вырезанные губы, показывая ямочки в уголках и обнажая блестящие полоски мелких чистых зубов. И в этом блеске женственности и доверчивой приветливости как бы тонули и в то же время становились ярче – и тоненькая ниточка жемчуга вокруг белой матовой шеи, и простое, темное, несколько короткое шерстяное платье – единственное ее приличное платье, в котором еще можно было куда-то показаться, – и скромные черные туфельки на стройных, упругих ногах.

Аркадий Иванович, сам молодой и красивый, с приличной скромностью шел сбоку и чуть позади Ольги, сознавая, однако, что он вполне пара Ольге и что, быть может, он даже как-то дополняет ее красоту.

Места были хорошие: шестой ряд партера у правого прохода. Опустившись на кожаное сиденье, Ольга прикрыла глаза рукой, ладошкой наружу, и тихо, счастливо рассмеялась.

– Вспомнила ваш «Буфет на честность»… – объяснила она.