– Мне этот тон не нравится, – с сердцем говорила Сонечка, – это меня оскорбляет. Фантазии – хорошо, да отчего же не попробовать? Не знаю, чем кончу, а только не сгибну бесследно – что-нибудь сделаю…
Чувствуя на себе восхищённый взгляд Ивана Иваныча, она конфузилась краснела и улыбалась ему, полузакрыв лицо как девочка, рукою, ладонью наружу.
– Нет, а согласись, Ваня, – продолжала она, оправляясь, – он всё третировал меня свысока и всегда хотел, чтобы я слепо принимала его мнения и убеждения, а когда я спорила, он сердился – потому что он в душе деспот, это уж пари держу! – и поднимал на смех, что мне дорого… А вот ты так мой! – прибавила она ласково, как бы проводя параллель между Иваном Иванычем и Лозовским, и Иван Иваныч на это улыбался не без чувства некоторой кокетливой горделивости, вполне убеждённый, что, конечно, он подходит Сонечке гораздо больше, и втайне даже соглашаясь, что Лозовский не только сухой, но и вообще противный человек.
О том, как Сонечка сошлась с Лозовским, Иван Иваныч узнал следующее: