Бунт Хаус (ЛП)

На самом деле я не падал там с лестницы и чуть не прокусил себе губу, когда мне было девять лет. Это был какой-то другой ребенок. Я не стоял там, прижавшись ухом к тяжелой ореховой двери в парадную столовую, и не слушал, как мой отец трахает какую-то молодую девушку, которая просто появилась из ниоткуда и осталась в доме на три недели, когда мне было двенадцать. И не важно, что я не могу вспомнить, как ее звали. Или что Патриция жила через три комнаты, когда мой отец пожирал пизду какой-то девчонки на большом антикварном банкетном столе на двадцать персон. Нет. Все это не имеет значения, потому что это была не моя жизнь. Это произошло на другом плане существования, с другим Рэном, до Бунт-Хауса и Вульф-Холла. Еще до Элоди.

Я воздерживаюсь от того, чтобы сбросить туфли. У Патриции начнется истерика, когда она увидит, как я топаю по дому в уличной обуви, и это единственная причина, по которой я ее не снимаю. Элоди не такая дрянь, как я. Она выскальзывает со своих Док Мартенсов, и появляется Марипоза, как будто само существование пары оставленных без присмотра туфель в прихожей создало портал во времени и пространстве, таща ее сюда, чтобы заняться этим делом, прежде чем вежливое общество заметит такую вульгарность. Я твердо верю, что еще долго после ее смерти моя старая нянька спонтанно вернется из загробной жизни, чтобы убедиться, что в стенах Монмут-Хауса всегда соблюдается правильный этикет.

— Мастер Рен, — многозначительно говорит она, глядя на мои ноги.

В отличие от Кельвина, Марипоза не так рада меня видеть. Она затаила обиду, как никто другой. Она все еще злится из-за пуль, которые я положил в ее ящик с нижним бельем, когда мне было семь лет. К тому времени, как она справится с этим и пройдет через все остальные дерьмовые вещи, которые я ей сделал, мы с ней будем мертвы уже три жизни подряд.

— Они только что испачкали ковры, — выдыхает она.

В свои семьдесят с лишним лет она так сгорбилась, что теперь ее взгляд всегда прикован к ногам людей. Неудивительно, что она так хорошо следит за их обувью.

— И я уверен, что в следующем месяце их снова почистят. Даже если это совершенно не нужно. А где Пикакс?

Ее рот кривится в кислой гримасе. Взгляд острый, как кремень.

— Мертв.

— Что значит «мертв»?

— То и значит — мертв. Я нашла его, блюющего кровью в конюшне. Съел яд для крыс еще в январе. Твой отец застрелил его. Избавил от страданий.

Я отвожу взгляд и смотрю в небо через окно на верхней площадке лестницы, пытаясь справиться с бурей эмоций, которая крутится у меня в голове. Все происходит так быстро. Мои мысли настолько расплывчаты, что я не могу понять смысла того, что только что узнал.

Теплая рука берет меня за руку.

— Пикакс? — вопросительно шепчет Элоди.

— Не важно, — говорю я, сглатывая тугой комок в горле. — Пошли отсюда.

— Мастер Рэн, ваши туфли!

— Отвали, Марипоза.

— Dios Mio.

Она крестится, когда я прохожу мимо, как будто я сам дьявол.

Мои движения деревянные и механические, когда я поднимаюсь по лестнице. Элоди молча следует за мной, все еще держа меня за руку и отказываясь отпускать. Я иду по коридору, мимо крыла дома Мерси, мимо левого поворота, который ведет в библиотеку, кабинет моего отца и отдельные комнаты, где он и Патриция спят. В самом конце коридора я открываю дверь, скрытую от посторонних глаз в ее собственном маленьком алькове, ведущем туда, где раньше располагались помещения для прислуги. Эта лестница совсем не похожа на ту, по которой мы только что поднялись; она узкая, едва ли достаточно широкая, чтобы вместить плечи человека. Кроме того, здесь так темно, что любой, кто не так хорошо знаком с неровными ступенями, как я, должен положить руку на грубую штукатурку, чтобы не споткнуться о шаткие доски.

— Господи, куда ты меня ведешь? — бормочет Элоди. Ее голос мягок, но звучит резко и громко, отражаясь эхом в узком пространстве.

— Не далеко, — говорю я ей. — Скоро ты сама все увидишь.

Я поворачиваю ручку двери наверху лестницы. И она ни хрена не открывается.

— Какого хрена?

— Что случилось?

Я сжимаю руку Элоди, затем отпускаю ее. Ощупывая обеими руками, я чувствую тяжелый, холодный металл висячего замка над дверной ручкой — замка, которого раньше не было.

— Вот ублюдок, — огрызаюсь я.

— Рэн, я серьезно. Что происходит? Возможно, я не упоминала об этом раньше, но у меня своего рода клаустрофобия.

А, черт. Как я мог быть таким глупым? Я знал об этом. Возможно, она и не поделилась со мной этой информацией, но это вполне логично, учитывая то, что я о ней читал. Это не то место, где можно околачиваться, если боишься тесноты. Я мрачно дергаю замок, чтобы проверить, насколько он прочен. И он действительно чертовски прочный.

— Мой старик, — говорю я, вздыхая. — Он велел Кэлвину повесить на дверь замок. И мне не хватает места, чтобы выбить её плечом. Нам придется спуститься вниз, чтобы я мог найти гребаную отвертку.

— Или... — Элоди замолкает. Ее дыхание кажется немного затрудненным, как будто оно застревает в груди. — Или я могу просто взломать замок, — заканчивает она.

Удивление подкрадывается ко мне, пересиливая гнев.