Бунт Хаус

— Не надо, черт возьми, ты пришла сюда не для того, чтобы прятаться от меня. Разве ты не хочешь, чтобы я попробовал твою киску на вкус? — Я говорю прямо. По сути. Ее щеки пылают еще сильнее, и эта искривленная, порочная часть меня кричит от восторга.

— Да, — тихо говорит она. — Хочу.

— Хорошо. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя своими пальцами?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя этим? — спрашиваю я, хватаясь за свой член.

Элоди вздрагивает, под моими ладонями образуются мурашки, покрывающие ее ноги и плоский, подтянутый живот, который она прятала под этими массивными, дурацкими гребаными футболками, которые она носит. Я смотрю, совершенно очарованный, как она кивает.

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я вошел в тебя? Хочешь почувствовать, как мой член становится все тверже, когда я подхожу все ближе и ближе?

— Да.

Теперь, когда она призналась, что хочет мой член, это слово звучит немного легче; бедная девочка, вероятно, думает, что это самое трудное, в чем я заставлю ее признаться. Я еще даже не начинал.

— Сними лифчик, — приказываю я. — И трусики тоже. Положи их на тумбочку.

Она на секунду замирает, делая глубокий вдох через нос.

— Ну же, Элоди.

Огонь и сера кипят в ее глазах, немного этого дерзкого духа, наконец, прорывается сквозь ее нервы. На ее лице ясно, как божий день, написано послание для меня, когда она садится и тянется за спину, чтобы расстегнуть лифчик: «Осторожно, Джейкоби. Еще раз так со мной заговоришь, и я откушу твой гребаный член».

Я бы, наверное, и разрешил ей, если бы это означало, что она первым делом сунула его в свой хорошенький ротик.

Она не сводит с меня глаз, стягивая бретельки лифчика с плеч, и материал падает, оставляя ее грудь обнаженной. Она чертовски идеальна, как я и предполагал. Не большие и не маленькие, ее сиськи — идеальный гребаный размер. Ее кожа похожа на свежие сливки, абсолютно безупречная. Ее соски нежнейшего розового оттенка, такие бледные и красивые, что я не могу удержаться от стона. У меня уже слюнки текут от перспективы пососать эти соски. Мои руки болят, умоляя наполнить их ею. Элоди улыбается, мучительно медленно стягивая трусики по бедрам вниз.

Шнур внутри меня обрывается.

Я хватаю черную прозрачную ткань, отрывая ее от ее тела одной рукой, обнажая зубы в подобии улыбки, когда протягиваю их ей.

— На тумбочку, — повторяю я. — Затем ложись на спину для меня, малышка Эль. Я хочу хорошенько на тебя посмотреть.

Она кладет лифчик и трусики на маленький столик рядом с кроватью, как я ей и велел, а затем выполняет вторую часть моей команды, ложась на кровать. Ее руки лежат по бокам, но пальцы судорожно подергиваются, давая мне понять, что она отчаянно хочет прикрыться.

Безжалостно медленно я забираюсь на кровать и ползу вверх по матрасу, снова раздвигая ее ноги, так что я становлюсь на колени между ними. Она на секунду закрывает глаза, зная, что сейчас произойдет.

— Раздвинь ноги, — приказываю я. — Шире. Я хочу видеть всю тебя. Твой клитор. Твою киску. Твою задницу. Шире, Элоди. — Я рычу, когда она всего лишь на несколько дюймов раздвигает ноги. — Ещё шире.

Ее ноги дрожат, когда она дает мне то, что я хочу. Я кусаю внутреннюю сторону своей щеки, глядя на нее сверху вниз, теряя свой гребаный разум, когда изучаю каждую мельчайшую деталь ее самых тайных, самых священных частей. Ее клитор набух и блестит, влажный, как жемчужина. Ее плоть скользкая, покрасневшая темнее вокруг отверстия, но бледная, бледно-розовая, как и ее соски. Я никогда по-настоящему не заботился об анале раньше, но моя потребность осмотреть задницу Элоди равносильна гребаному преступлению. Она так хороша, так чиста, что, наблюдая за самой запретной частью ее ангельского тела, мой член становится таким твердым, что кажется, я кончу, если она хотя бы просто вздохнет в мою сторону.

Я не сдерживаюсь.

Протягиваю руку и касаюсь ее так, словно она уже принадлежит мне, словно она всегда была моей. Ее влажный жар покрывает мои пальцы, покрывая их в ее соках, и я не могу, бл*дь, отвести взгляд. Она напрягается, так сильно, что пальцы впиваются в простыни, сжимая материал в кулаки. Когда я поднимаю на нее глаза, она крепко зажмуривается.

— Дыши, — говорю я ей. — Если только ты не любитель аутоэротической асфиксии. В таком случае продолжай.

Элоди делает глубокий вдох, ее ребра просвечивают сквозь кожу, грудь вздымается, соски набухают — самая потрясающе красивая вещь, которую я когда-либо видел — и когда она выдыхает, я толкаю свои пальцы внутрь нее. Внутрь ее киски и задницы.

Ее глаза распахиваются.

— Твою мать, — шипит она. Бог знает, как ей это удается, но она еще крепче сжимает ноги. Давление вокруг моих пальцев, вплоть до второго сустава внутри нее, достигает интенсивного уровня, когда она борется, чтобы приспособиться к чужеродному ощущению. Боже, это просто чертовски невероятно…

— Я знал, что тебя уже трахали, — рычу я. — Но ты все время удивляешь меня, малышка Эль. У тебя девственная задница, не так ли?

Она делает долгий, ровный, успокаивающий вдох, кивая головой на подушке.

— Я... да, — шепчет она.