Бунт континента

Беглецы тем временем надели темные плащи, натянули на головы капюшоны. Самюэль Адамс бережно укладывал какие-то бумаги в небольшой сундучок, потом передал его Полю Риверу. Джон Хэнкок повертел в руках пистолет, спрятал его под полой плаща. Прежде чем открыть дверь, дядюшка Джонас погасил свечу. В слабом свете луны четыре темные фигуры вы-скользнули в уличную прохладу, быстро дошли до опушки кленового леса, исчезли в тени деревьев.

Нет, во всей колонии Массачусетс не нашлось бы человека, который мог бы забыть — вычеркнуть из памяти — имена гостей дядюшки Джонаса. Отец Габриэля трясся от гнева, когда кто-нибудь в доме упоминал Самуэля Адамса, этого заядлого смутьяна, произносившего возмутительные речи в Законодательном собрании, формировавшего отряды милиции, создававшего комитеты связи между патриотами в разных колониях. А богатого судовладельца Джона Хэнкока, обвиненного британцами в незаконном ввозе запрещенных товаров, иначе как контрабандистом не называл. Поверит ли красавица Сьюзен, что ему, Габриэлю, довелось помогать столь важным и прославленным джентльменам?

Пастор Макговерн, казалось, ничуть не удивился появлению ночных го-с-тей. Двух беглецов он устроил на ночлег в главной спальне. Пол Ривер объявил, что ему надо двигаться дальше, предупредить минутменов в Бедфорде, Линкольне, Садбери. Габриэлю досталась большая гора сена в амбаре, плюс лошадиная попона и широкое лоскутное одеяло. По привычке он попытался перебрать впечатления прошедшего дня, но сумел дойти только до парома через Чарльз-ривер. Сон упал на него, как глухой черный мешок, и усталое тело, избавившись на время от неугомонного хозяина, принялось своими таинственными путями восстанавливать растраченные за день силы.

Проснулся Габриэль от звука голосов и стука подошв на площадке перед амбаром. В светлом квадрате открытой двери были видны фигуры людей с мушкетами на плечах, проходивших взад-вперед в затылок друг другу. Доносились хриплые команды и проклятья остолопам, не способным маршировать в ногу, размахивающим мушкетами, как граблями, недостойным называться минутменами штата Массачусетс.

Габриэль вышел под открытое небо.

Старик в морской треуголке распоряжался дюжиной местных фермеров и охотников, посланных ему Господом в наказание за всю его грешную жизнь. Казалось, сама идея согласованных совместных движений, подчинения чьим-то командам была настолько чужда этим вольным обитателям полей, лесов, озер, что они не могли относиться к ней без смеха. Они постоянно сбивались с шага, толкали друг друга или застывали вдруг перед стариком, строя испуганные рожи и пытаясь попасть шомполом в дуло мушкета. До тех ополченцев, которые маршировали перед Габриэлем в Бостоне, этим было еще ох как далеко! Неужели такие смогут устоять перед шеренгой британских гренадеров, сомкнувших сверкающие штыки?

Габриэль подтянул к себе мешок, извлек оттуда флейту, поднес к губам. Ритмичная мелодия пронзила утренний воздух, призывно пронеслась над дымками проснувшихся домов. Ополченцы на минуту застыли, повернув головы к музыканту, потом как-то посерьезнели, начали выстраиваться в шеренгу. Старик подошел к Габриэлю, благодарно похлопал по плечу. Его пропеченное морщинистое лицо окрасилось надеждой на непостижимое милосердие Всевышнего. И действительно, откуда как не с небес могла свалиться на него эта неожиданная помощь? Он вдруг снял с себя треуголку и нахлобучил ее на голову Габриэлю.

В это время издалека долетел стук орехов, просыпанных на каменный пол. Потом приплыл звук колокола и вслед за ним — топот копыт. Пригнувшись к гриве коня, из леса вылетел Пол Ривер и, перекрикивая треск отдаленной стрельбы, прокричал:

— На Конкорд! Все на Конкорд!

Умчался дальше.

Ополченцы, не дожидаясь команды, выстроились в маленькую колонну. Старик вопросительно вгляделся в лицо Габриэля, сделал приглашающий жест ладонью.

«Ведь флейта не стреляет, — уговаривал себя молодой квакер. — А к мушкетам и саблям я не прикоснусь никогда».

Он встал впереди, рядом со стариком, заиграл «Марш непокорных», и отряд быстрым шагом двинулся на звуки перестрелки.

Все, что происходило с ним дальше, осталось в памяти Габриэля, словно увиденное сквозь объектив его волшебной трубы.

Вот они идут по лесной дороге, встревоженные птицы перелетают с ветки на ветку. Выходят на открытое поле, пересеченное мирной речкой, спу-скаются к мосту. Какой-то человек в синем мундире лежит лицом в воде. Почему он лежит так долго? Никак не может напиться?

За речкой — каменная ограда. Ополченцы, пригибаясь, бегут к ней, кладут на нее мушкеты дулами в сторону домов на окраине городка. Красные мундиры мелькают там на фоне белых стен. Первый залп бьет по ушам, дым затягивает картинку. Вдруг из дыма появляется старый моряк, опускается перед Габриэлем на колени, протягивает руку. Что ему нужно? Хочет назад свою треуголку?

Кровь капает с пальцев раненого.

Он валится на спину с гневным стоном.