Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова

Таким образом, вырисовывается общая картина интересов Лимонова: «героичность» и «трагичность» в жизни художника, в творчестве же ему «нужна <…> трагедия, социальный протест, истерика бунта»[152]. Хотя, надо отметить, упомянутые «священные монстры» необходимы Лимонову не только для очерчивания границ собственных эстетических и этических взглядов, а также для легитимизации вписывания собственной фигуры в их ряд, но и как «знаковые» фигуры времени. Знаковость эта, как сказано в статье о причинах привлекательности революционных фигур в наши дни, «в том более общем духе времени, в тех людях, для которых Муссолини и Калигула, Гитлер и Наполеон — лишь торговая марка крутизны. Весело раскрутить ее, а не умно кручиниться о ее жертвах — вот, как им кажется, задача момента»[153]. В качестве примера коммерческого использования этих фигур в современной массовой культуре исследователь приводит многочисленные изображения Че Гевары на сувенирной продукции, а также выставку «Коммунизм — фабрика мечты» с многометровыми портретами Сталина на Франкфуртской книжной ярмарке 2003 года (можно, кстати, добавить и другие примеры — моду на советскую символику на Западе в годы перестройки, а также моду на советскую эмблематику в современной России).

Самый неяпонский супермен

Эд постоянно сотворял себе кумиров. Устаревший, не оправдавший надежд или уличенный в жульничестве кумир безжалостно свергался, и его место занимала свеженькая статуя.

<…> В биографии Эдуарда Савенко-Лимонова не раз появлялись уже и будут появляться могучие фигуры как бы старших братьев — указателей пути.

<…> Без кумира Эдуард Лимонов жить не умел.

Эдуард Лимонов. «Молодой негодяй»

В числе тех кумиров, которые остались «не свергнутыми» на протяжении всей жизни Лимонова, как уже стало ясно из разбора «Священных монстров», можно назвать де Сада и Селина, Че Гевару и Бодлера, Жене и Мисиму. Без преувеличения можно сказать, что Мисима был едва ли не главным «кумиром» Лимонова, его своеобразным «наставником», тем писателем, эстетику которого Лимонов перенимал и развивал; тем человеком, «по мотивам» жизни которого Лимонов выстраивал собственную биографию. Упоминания о Мисиме можно найти чуть ли не в каждом произведении Лимонова. Некоторые из них довольно любопытны.

В «Дневнике неудачника» имя Мисимы напрямую не упоминается, но аллюзию на него можно угадать безошибочно: «Японский ресторан хорош осенью — в промозглую погоду. Горячие салфетки, подогретое саке. Когда дует норд-ост. И особенно хорош он перед покушением на жизнь премьер-министра, на последние деньги, в свистящем ноябре»[154]. Не случаен тут, кажется, и японский ресторан, и ноябрь (месяц, в котором произошла попытка государственного переворота Мисимы), и «покушение на жизнь премьер-министра» (можно вспомнить заговор Исао из «Несущих коней» Мисимы, целью которого было убийство крупнейших промышленников и коррупционеров страны).

В книге «У нас была великая эпоха» Лимонов демонстрирует доскональное знание «Хагакурэ». Вспоминая о своей бабке, которая говорила, что «у мужчины щека должна гореть», Лимонов пишет: «Сама этого, разумеется, не зная, бабка Вера слово в слово повторяла заповедь японского монаха, бывшего самурая Йоши[155] Ямамото, каковой советует в одной из глав "Хагакурэ" "всегда иметь при себе красное и пудру" и употреблять, если "ты обнаруживаешь, что твой цвет плох…"»[156]. Чуть дальше, упоминая про один мужественный поступок своей матери, Лимонов пишет: «Когда у тебя такие железные люди в родителях, то сам ты тоже стараешься быть не бледнеющим перед опасностью самураем»[157]. Все эти упоминания о «Хагакурэ», бусидо и Японии (в одном пассаже говорится, что отец Лимонова ценил японцев за то, что они «храбрые солдаты») в книге о собственном детстве у Лимонова отнюдь не случайны. Повествуя о детстве, пришедшемся на первые послевоенные годы, и создавая образ «Великой эпохи», Лимонов выстраивает собственный исторический идеал: если для Мисимы эпохой, которой следовало подражать, было средневековье с царившим тогда культом императора и кодексом бусидо, то для Лимонова это именно послевоенные годы, эпоха грубых, простых нравов, честных человеческих отношений и относительной индивидуальной свободы (властям тогда зачастую было не до тотального контроля). В эстетизации советского прошлого Лимонов, кстати, отнюдь не одинок. Так, писатель Александр Кабаков заметил: