Бунт османской Золушки

– Повелитель жаждет новых наслаждений, – Исмаил тайком усмехнулся и вдруг ловко и точно швырнул на стол еще один тугой кошель с золотом. Тяжело звякнули монеты, старухи оживились. – Скажите ему, что чем толще женщина, тем она слаще. И тем охочее до плотских наслаждений. Степень удовольствия зависит от толщины женщины. И султан обязательно должен это попробовать.

– А можно нам сначала взглянуть на эту наложницу? – спросила одна из старух, видимо, самая умная.

– Даже валиде ее еще не видела, – Исмаил тоже был неглуп. – Султан должен почувствовать себя охотником, а добыча пока прячется. Ее еще надо выследить. Плод, который сам упал в руки, переполнившись соком, не так сладок, как тот, что еще только зреет. И скрыт густой листвой. Жажда тем сильнее, чем дальше источник. И тем слаще вода из него, когда изнуренный путник находит наконец свой оазис.

– Речи твои так же красивы, как и твое лицо, – одобрительно сказала одна из старух. – А рука щедра. Мы исполним приказ валиде. Но захочет ли Повелитель нас выслушать?

– Это уже моя, а не ваша забота…

… Исмаил выжидал. Главным его врагом был сейчас даже не кизляр-ага, чьи ловушки были расставлены повсюду, а Джинджи-ходжа, главный поставщик султанских наслаждений. Повелитель все больше скучал и раздражался. И даже стал интересоваться государственными делами. Исмаил исподтишка наблюдал, как хмурится Повелитель и больше не зовет в покои своих жен. Хотя в ночь с пятницы на субботу он должен оказать одной из них внимание. И сделать женщину счастливой. Иначе по всей столице из гарема пойдут гулять слухи.

В этот вечер Джинджи-ходжа завел свою любимую песню о том, что слаще девственницы может быть только новая девственница и что в гареме Повелителя томятся ждущие его внимания юные красавицы. И вдруг султан вспылил:

– Ты надоел мне, старик! – Ибрагим швырнул в лицо наставнику чашку с остатками чая. У султана все чаще случались приступы бешенства. Джинджи не успел увернуться и закричал от боли: чай был горячий. – Что ж тебе не помогло твое черное колдовство? – насмешливо спросил Ибрагим, глядя, как лоб и щеки наставника багровеют от ожогов. – Какой же ты ясновидящий, если не смог увернуться? А может, ты шарлатан? – ноздри султана гневно раздулись.

– Я помогу повелителю снять головную боль, – ходжа сделал попытку приблизиться к султану. Ибрагим отшатнулся:

– Вон!!! Мне противно твое лицо! Исмаил! Где ты?! Я хочу воды! Простой воды!

– Вам лучше удалиться, ходжа, – еле слышно сказал Исмаил султанскому наставнику.

Ходжа послушался и исчез. Бурю лучше переждать и оставить Ибрагима наедине с его любимым пажом. Одному Аллаху известно, как юному ичоглану удается оставаться в живых, когда султан так непредсказуем!

Ибрагим, тяжело дыша, выпил воду. Потом давящим взглядом посмотрел на юношу:

– Давно ты был с женщиной? Расскажи!

– Я смотрю на них украдкой, Повелитель, не решаясь приблизиться, – голос Исмаила был вкрадчивым. – Я всего лишь паж, и мне восемнадцать.

– Ты уже мужчина, – хрипло рассмеялся султан. – Я сам это устроил. Тебе понравились мои наложницы? – требовательно спросил он.

– То, что принадлежит повелителю, ни один смертный не вправе желать. Я стараюсь держаться подальше от гарема, чтобы избежать соблазна. Мои женщины – это бывшие султанские жены, которых валиде вызвала сюда, в Топкапы. Глубокие старухи в черном.

– Зачем это мать их вызвала? – насторожился Ибрагим. Он боялся интриг всесильной валиде.

– Чтобы выведать у них секреты. Говорят, ваш предок, султан Мехмед, принимал по несколько наложниц в ночь с пятницы на субботу.

– Что могут знать эти старухи, – презрительно сказал Ибрагим.

– То, чего не знает Джинджи-ходжа, потому что он старик и к тому же мужчина. Да еще ходжа. Как он может понять желания повелителя? Сокровенные желания.

– А ты? – подался вперед Ибрагим. – Что ты о них знаешь?

– Я знаю, что самая сладкая женщина – это самая толстая женщина. Я дал старухам золото, и они разговорились.

– Я хочу их видеть! – оживился султан. – Пусть соберутся в покоях валиде. Я желаю послушать их сказки.

Исмаил украдкой улыбнулся. Повелитель заинтригован. Надо разжечь его любопытство. Вчера ичоглан послал записку сестре: «Ешь как можно больше. Денег не жалей. Не бойся еще больше растолстеть. Скоро…»

Войдя в покои матери, Ибрагим невольно поморщился. Аромат курящейся серой амбры давно уже стал для него привычен, султан с ним сроднился, а в этих покоях витали совсем другие запахи. Нежные, цветочные. Он словно попал в детство, которое ненавидел. Так же пахло от матери, когда она прижимала его, малыша, к своей груди, словно пытаясь защитить. Но кровожадный старший брат был начеку. Став султаном, он истребил всех сыновей Кёсем-султан, кроме самого младшего, которого все считали слабоумным. Да и Ибрагим все время ходил по краю острого, как бритва, лезвия ятагана.

Воспоминания, связанные с детством, Ибрагим ненавидел, вот и сейчас он словно споткнулся: заныла шея, потом виски. Цветочные запахи султана раздражали.

– Здравствуй, мой сын, – валиде протянула ему руку для благословения.