Бунт земли (Сборник эссе)

Тогда, может быть, смерть составляет часть тех условий, которые надо изучать. Это над ней надо высунуть нос, а по возможности и все тело. Но что мы знаем о смерти? Ровным счетом ничего, если не считать того, что нам о ней рассказали ученые, колдуны и жрецы старого водоема, которые являются ни кем иным, как верховными Жрецами прежней Тюрьмы, или, скорее, стражами старой тюрьмы. Они вам решительно заявляют, что за прутьями научной и медицинской решеток "смерть", но это всего-навсего смерть их науки. Это всего-навсего условия их жизни в тюрьме. Рыбий Папа говорил то же самое.

И мы полностью ошибаемся, рассматривая смерть, как некий труп, который имел несчастье не последовать медицинским предписаниям или попасть под машину. И потом, по ту сторону решетки нас ждет небо или ад в зависимости от добродетельных поступков или грехов, совершенных в старом водоеме. Или это "ничто", но с тех пор, как существуют эти смертельные "ничто", совершается, тем не менее, происхождение всевозможных видов.

Но если было что-то иное за прутьями наших решеток? Если там было другое солнце, как у маленьких амфибий, выбравшихся на песок?

И как перейти на другую сторону, оставшись живым? И все-таки при каждом эволюционном переходе находится своего рода умерший, который остается в живых. Первый мутант, который скачет рысью, ползает или извивается. Каждый переход совершается через ту или иную смерть. Каждая смерть открывается новой формой жизни.

Ведические риши говорили о "великом переходе", masah patah. Это очевидно первое направление, в котором надо вести поиски, но не извращенными способами, не с помощью микроскопов, пробирок и теорий; надо искать в своем собственном теле.

Искать смерть? В своем собственном теле?

Но где она, за пределами наших медицинских справочников? В каком уголке тела притаилась она? Если хочешь сразиться с врагом, надо крепко ухватить его за что-нибудь: за полу его одежды или за пробоину в его кольчуге.

---------x x x

Но смерть надо не "искать", она вся здесь. Это самое реальное и самое невидимое из того, что есть на свете. Все великие открытия очень просты и совершенно не понятны, потому что они противоречат очевидному, столь основополагающему, столь "естественному", наконец, что это не соответствует ничему в нашем сознании.

Если бы крестьянину, жившему в средние века, сказали бы, что Земля круглая, он вытаращил бы глаза, поскреб затылок и ответил: "Ну, что же, может быть, хорошо, если так. Но мое поле остается плоским. И в любом случае, круглая она или квадратная, ходить по ней можно, а это главное".

Я провел около двадцати лет возле Матери, но осталось что-то важное, чего так и не понял до конца, как крестьянин средних веков. Однажды, когда я высказывал Ей какое-то свое соображение, Она воскликнула: "Но мой постоянный опыт говорит мне, что жизнь и смерть это одно и то же!"

Тогда я понял ее слова так: состояние, которое называют "жизнью", и состояние, которое называют "смертью" (с другой стороны некоей могилы и некоей круглой Земли) это одно и то же: есть жизнь после смерти, и эта жизнь имеет такое же право на существование, как и наша. Это очевидно! И надо быть полным идиотом, чтобы не понимать этого, но это уже совсем другая история. Но Мать хотела сказать не это! Она хотела сказать, что сама наша жизнь есть не что иное, как смерть: нет той стороны, мы заключены внутри. Или, иначе говоря, мы стоим с плохой стороны, где жизнь еще и не начиналась.

Для того человека, которым я был тогда, пятнадцать или двадцать лет назад, это было непостижимым. Мое поле оставалось плоским. И для тех полностью интеллектуализированных существ, которыми все мы являемся, это что-то вроде игры ума, жонглирования словами. Берут белое и говорят: "Это черное". Или берут весь мрак нашей жизни и говорят: "Это белое". А что это меняет? Но это меняет все!

Нельзя ничего понять в этом фундаментальном открытии (и понять это еще ничего не значит, если не сделаешь это образом жизни), не освободившись от интеллекта и не придя к состоянию простого и чистого тела или к состоянию высшего животного, каковым мы и являемся под нашими всевозможными одеждами. То есть, к физическому состоянию, о котором мы совершенно ничего не знаем и которое, тем не менее, хранит в себе нашу тайну. Если бы какое-нибудь животное рыба, например, могло чувствовать, что его состояние смертельно, как это чувствовала Мать, это должно было бы значить, что оно уже знает о другом состоянии, в котором дыхание сливается с жизнью. И именно по отношению к этому новому состоянию оно могло бы высказаться так: "Я пребываю или прибывало в состоянии смерти по отношению к другой, Солнечной жизни".

Но что хотела сказать Мать?