Бунтарка (СИ)

— Нет достойных женщин для наших отцов, кроме матерей. И нет, я не злюсь. Скорее, просто глубоко обижен. Часть меня понимает, что любовь лучше страданий, скорби и эмоционального насилия с нелюбимым человеком, но вторая часть…

— Твердит, что он не имеет права, — заканчиваю я предложение вместо Кирилла, потупив взгляд. — Может и мне стоит поумерить свою вспыльчивость. Я люблю своего папу, но я в бешенстве, что он ушёл от нас.

— Обсуди это с Дарьей. Она тебе поможет разобраться в чувствах и принять эту ситуация. К сожалению, моя терапия с тётей была на грани пытки и почти насильственной. Но она умело вправляет мозги — это я проверил лично.

— Раз уж мы так откровенно говорим… Расскажешь мне, какой план действий касательно Ковалёва? — несмотря на то, что спрашиваю с осторожностью, мои глаза точно зажглись от любопытства.

— Ты неисправима, Василиса…

* * *

Я пытаюсь заглянуть в ежедневник Дарьи, которая что-то безудержно строчит изящной ручкой-пером. Нетерпеливо ерзаю по дивану, кидая волнительные взгляды на седьмой рисунок за эту неделю, лежащий на журнальном столике перед психологом.

— Ты чувствуешь вину? — внезапно спрашивает Дарья, вскинув свой взгляд.

— Ну… Скорее да, чем нет, — замялась я. — Так что ты увидела на моём рисунке?

Дарья мягко улыбается.

— Твой рисунок стал занимать почти весь лист. Появились детали и краски. К тебе возвращается уверенность и энергия. Ты добавила птиц к верхнему краю — у тебя достаточно высокая самооценка. Скажи, как обстоят твои отношения с Кириллом? Не он ли стал причиной твоего хорошего настроения?

— А что, это тоже можно увидеть на рисунке? — смутилась я, вспоминая, что передо мной, в первую очередь, сидит его тётя, а уж потом — психолог.

— В этот раз ты нарисовала очень позитивный рисунок, Василиса. Я понимаю, что ты внимаешь все мои комментарии и стараешься меня запутать новой смысловой интерпретацией дома, — она снисходительно улыбнулась. — Но психология намного сложнее и глубже. Посмотри. Здесь ты нарисовала решетки на окнах… А чья эта тень? Человека?

— Да. В доме же кто-то должен жить.

— Ты рисуешь себя, — утверждает Дарья. — И то, что тень находится за решеткой, это может гласить о депрессии, тревожности или страхе. Тебя нервирует общество Кирилла в доме? Или ты чувствуешь себя плохо?

— Нет, меня всё устраивает, — округлила я глаза. — Но есть кое-что… Что меня беспокоит. Я причинила боль своим знакомым. Точнее друзьям. Несколько раз я пробовала позвонить, но никак не могу решиться.

— Ты не решаешься, потому что боишься услышать что-то плохое?

— Наверное, — пожимаю плечами. — Я была слишком жестока, но и они не были правы…

— Почему бы не дать себе и своим друзьям шанс на примирение? — Дарья откладывает свой блокнот и внимательно за мной наблюдает. — Ты слишком сконцентрирована на переживаниях. Если тебе ответят грубостью или игнорированием — помни, что каждый человек имеет возможность реагировать. А перед звонком подумай о том, что настоящие друзья не отворачиваются в трудную минуту.

— Сомневаюсь. Друг Кирилла ясно дал понять, что ненавидит меня и сделает всё возможное, чтобы мы больше не были вместе. Так что…

— Он злится на себя больше, чем на кого-либо, — неожиданно раздается голос в дверном проёме, на который облокотился Кирилл. — Даже не так. Он в бешенстве, что так глупо повёлся на уловку Ковалёва.

— Кирилл, у нас приватные встречи и это очень грубо — подслушивать, — с укором сказала Дарья, собирая мои рисунки в папку.

— Да я так, краем уха, — наглый лжец отводит глаза в сторону. — Если бы вы следили за временем, ничего бы не услышал.

— Ну ты и говнюк! — подняв маленькую подушку с дивана, швыряю её в парня. Он, неожидающий нападения, со сложенными руками в карманах джинсов, реагирует с запозданием. Подушка смачно плюхается прямо в его лицо.

— Какая отличная меткость, — хвалит меня Дарья, весело хмыкая.

Кирилл качает головой, закатывая глаза. Поднимает с пола подушку и лукаво смотрит на меня.

— Ты занимаешь моё личное времяпровождение с Василисой.

— Один час из двадцати четырех — действительно слишком много, — скептически фыркает Дарья. — Но мне и вправду пора. До встречи, Василиса. Пока, говнюк.

— Ты же психолог, тётя, — ехидно замечает Кир. — Разве ты не должна быть сострадательной, особенно, когда твоему племяннику врезали подушкой?!

— Я мучаюсь от сострадания, что мой племянник — говнюк, — она чмокает его в щеку. — Хоть ты и весьма привлекательный парень, но всё-таки говнюк.

— Может хватит повторять это слово? — недовольно бурчит Кир, но провожает Дарью, обмениваясь с ней колкими любезностями.

Когда Кирилл заходит в гостиную, я собираю фломастеры в упаковку.

— Говнюк, значит, — он заваливается на диван.

— Привлекательный, — киваю я.

— Спелись две знойные птички… — неопределенно хмыкает Кирилл.

— Считаешь меня знойной? — оборачиваюсь, вопросительно изгибая бровь.

— Так считает Дымок.

— А ты как считаешь? — собираю на поднос пустые чашки и тарелочки после чаепития со сладостями.

— Днём — принцесса, а с наступлением ночи превращаешься в дракончика.