Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

Религия разума естественным образом устанавливает республику законов. Общая воля находит свое выражение в законах, издаваемых ее представителями. «Народ совершает революцию, законодатель творит республику». В свою очередь, «бессмертные, беспристрастные, защищенные от человеческого безрассудства» институты станут в полном единении и, не вступая в противоречия, управлять жизнью людей, поскольку все, подчиняясь законам, будут подчиняться сами себе. «Вне закона, – говорит Сен-Жюст, – все бесплодно и мертво». Это Римская республика, основанная на формальном праве. Известно, что Сен-Жюст и его современники восторгались римской античностью. Молодой декадент из Реймса, часами сидевший взаперти у себя в каморке, оклеенной похоронными черными обоями с белым орнаментом в виде слез, мечтал о спартанской республике. Автор «Органта» – длинной и непристойной поэмы – испытывал настоятельную потребность в умеренности и добродетели. Он предлагал не давать детям мяса до шестнадцати лет и мечтал о народе вегетарианцев и революционеров. «После римлян мир опустел», – заявлял он. Но опять слышна поступь героических времен, и появятся новые Катон, Брут и Сцевола. Снова расцветет риторика латинских моралистов. «Порок, добродетель, продажность» – эти понятия без конца мелькают в речах той эпохи, особенно в выступлениях Сен-Жюста, отличающихся редкой тяжеловесностью. Причина тому проста. Столь прекрасное здание, как верно отметил Монтескье, не могло обойтись без добродетели. Французская революция, претендуя на строительство истории на принципе абсолютной чистоты, открывала одновременно и новые храмы, и эру категоричной морали.

В самом деле, что такое добродетель? Для буржуазного философа той поры – согласие с природой[40], а в политике – соответствие закону, выражающему общую волю. «Мораль, – говорит Сен-Жюст, – сильнее тиранов». Действительно, она только что убила Людовика XVI. Следовательно, неповиновение закону происходит не в силу несовершенства этого закона, что, как предполагается, невозможно, а в силу недостатка добродетели у непокорного гражданина. Вот почему республика – это не только сенат, как решительно заявляет Сен-Жюст, это еще и добродетель. Всякая моральная испорченность одновременно представляет собой и политическую испорченность, и наоборот. Тогда устанавливается принцип бесконечного подавления, вытекающий из самого учения. Наверное, Сен-Жюст был искренен в своем желании установления всеобщей идиллии. Он и правда мечтал о республике аскетов и о человечестве, забывшем о распрях и с детской наивностью предающемся целомудренным играм под надзором мудрых старцев, которых он заранее украсил трехцветным шарфом и белым султаном. Известно также, что с начала революции Сен-Жюст, как и Робеспьер, высказывался против смертной казни. Он требовал лишь, чтобы убийцы до скончания своих дней носили черные одежды. Он стремился к справедливости, которая «ищет в обвиняемом не вину, а слабость», что восхитительно. Кроме того, он мечтал о республике всепрощения и признании того, что твердое древо преступления растет из мягких корней. Хотя бы один из его возгласов идет прямо от сердца и оставляет незабываемое впечатление: «Мучить народ – это ужасно». Да, это ужасно. Но, ощущая сердцем этот ужас, человек может подчиниться принципам, которые в конечном итоге предполагают мучение народа.

Абсолютная мораль становится всепожирающей. Перефразируя Сен-Жюста, можно сказать, что никто не бывает добродетельным безнаказанно. Кто виноват в том, что законы не приводят к согласию, а единство, основанное на принципах, распадается? Мятежники. Кто они такие? Те, кто своей деятельностью отрицает необходимость единства. Мятеж раскалывает суверена. Следовательно, он равнозначен святотатству и преступлению. С ним и только с ним нужно бороться. Но что делать, если мятежников много? Их всех следует безоговорочно уничтожить. «Или добродетели, или Террор», – восклицает Сен-Жюст. Свободу требуется закалять, и вот Конвент обсуждает законопроект о введении смертной казни. Абсолютная добродетель недостижима, и республика всепрощения по неумолимой логике переходит в республику гильотины. Еще Монтескье изобличил эту логику, назвав ее одной из причин упадка общества; злоупотребление властью, говорил он, особенно велико там, где оно не предусмотрено законом. Чистый закон Сен-Жюста не учел старую, как сама история, истину, согласно которой закон по своей сути обречен на нарушения.

Террор