Но уж если не повезет, так не повезет! Мама как раз гладила в комнате белье. Я завертелся, как клоун на манеже, пятясь задом к шифоньеру. Мама заметила мои упражнения и спросила:
- Ты что?
- Ничего, - ответил я, открыл шифоньер и спрятался за его дверцу.
- Как ничего, если залез в шкаф?
Тогда я вспомнил, что пришел за книжкой.
- Да вот книжку взять…
- Почему же она там?
- Не знаю.
Тут мама вышла на кухню. Я отыскал в шифоньере серые школьные брюки и в полсекунды переоделся. А порванные сунул обратно, в барахло. Когда мама вернулась, я уже в самом деле искал книжку. Но я перерыл все на столике и на окне и ничего не нашел. Полез в тумбочку и тоже не нашел.
- Не раскидывай так, - сделала мама замечание. - Какая книжка-то?
- Ну, такая. С красными корочками.
- Постой, постой. - Мама поставила утюг на железку и задумалась. - Где-то я видела. - Она сгребла неглаженое белье и приподняла.
И тут я увидел: снизу, небрежно захваченная мамиными пальцами, зашелестела страничками Сашунина книга. Мама, конечно, не удержала ее, и книжка со стуком шмякнулась на пол. Белые странички смялись, придавленные тяжелым переплетом.
- Что ты сделала! - крикнул я сам не свой, бросаясь к книжке. - Ослепла, что ли? - Я схватил книжку и начал бережно расправлять смятые страницы. На плечо мне легла твердая рука. Передо мной стоял дед. Его глаза сердито сверкнули из-под лохматых седых бровей.
- Как ты разговариваешь с матерью?
…К обеду пришел отец. Меня строго допрашивали, по какому праву я грублю. При этом выяснилось, что я вообще отбился от рук и пропадаю неизвестно где. И делом не занимаюсь. А, как болван, стою на голове. И не уважаю старших - это сказал Леха, когда пришел с очередного свидания. Потом мама обнаружила в шифоньере порванные штаны, и затихшая было буря забушевала над моей головой вторым заходом: не берегу вещи! Все горит на мне, как на огне. Перебуторил все в шифоньере.
Короче: мне нужна узда!
Сегодня утром отец и объявил:
- Сиди до моего прихода. - Я захныкал. Отец прикрикнул: - Ну?
С ним шутки плохи. Он лекций читать не любит. Не то что дед. И вообще непонятно, как у нашего деда такой сын. Дед щуплый, маленький, а отец высокий. Дед разговорчивый, а отец молчун.
Леха, наводя блеск на своих ботинках, даже посочувствовал:
- Плохая твоя жизнь, Георгий. - А выходя из кухни, щелкнул пальцем по моему носу. - Впредь уважай старших.
Я выбежал за Лехой на крыльцо и спросил:
- А ты всегда уважаешь старших?
Он остановился под утренним солнцем - выбритый, тщательно причесанный, в отутюженной рубашечке, - можно подумать, не на завод собрался, а опять на свидание. Такой он у нас - чистюля. Он прищурился, посмотрел насмешливыми глазами и ответил:
- Так у нас, у взрослых, принципиальные расхождения. Вот когда у тебя будет деловой конфликт, тогда ты за правду стой крепко, не взирая на лица. А сейчас у тебя что? Одна блажь. - Я промолчал. А Леха вздохнул: - Так-то, брат.
Я вернулся в дом. Мама убирала со стола посуду. На меня она не взглянула. Сердится со вчерашнего дня. Я посмотрел на ее мокрые руки - как ловко они полоскали в тазике чашку! Тоже вздохнул и прошел мимо. В конце концов, я сам понимаю, что получилось очень плохо. Я торопился. А мама пристала с расспросами. А тут еще гвоздь в заборе. И эта книжка. Вот и вырвалось…
При воспоминании о Сашуниной книжке у меня начало ныть в животе. Мы за нее поклялись перед Ангелиной Павловной. Поручились! И я ручался. А теперь? Как в таком виде отдавать?
Я остановился у двери в кухню:
- Мам…
- Что?
- Пусти на улицу.
- Ты слышал, что сказал отец?
- Но мне надо, мам… Все в лес пойдут. А я…
- Не надо грубить.
- Да я уже все продумал.
- Еще думай. И весь сказ!
Дед покосился поверх очков - он шил какую-то кацавейку.
- «В лес», - повторил он ядовито. - Больно много для вас разных развлечений насочиняли. Забаловали вконец, вот и результат. Антипедагогический. - Я ничего не ответил. При чем здесь развлечения и моя грубость? А дед разошелся. - БУПШ! - сказал он еще более ядовито. - Словечко-то придумали, прости господи. И чему вас учат там, в этих самых бупшах? Матерям грубить? На головах ходить?
- Да это для цирка выступление, - возмутился я. Далась им моя голова! - А в БУПШе у нас ничего плохого нет. Наоборот, одни хорошие дела, чтоб на улице было лучше.
- Вот-вот, - подхватил дед. - Значит, на улице пусть лучше, а дома веди себя как хочешь. Грош цена всем вашим делам, если вы так разделили.
- Да никто ничего не делил, - заспорил я. - Со мной так получилось, другие же не так.
- А ты знаешь? - Дед откусил нитку и снова покосился на меня. - А может, еще кто-нибудь так? В этом самом вашем БУПШе хорошее делает, а дома грубит и не помогает? Порядок - такое лицемерие разводить? Я тебя спрашиваю, порядок? - Он неожиданно свернул свою «портняжную мастерскую» и стал надевать пиджак. - Где у вас БУПШ-то? На каком углу этой самой Овраженской?
- Я провожу, дедушка!
- Сиди. Язык до Киева доведет. Сам разыщу да собственными глазами посмотрю, что вы там делаете.
Калитка хлопнула.