Буран (Повести, рассказы, очерки)

— Я положил царю ясак за весь мой род. Я почитаю великого русского царя и тебя, как большого его человека в Ямальской тундре. Но род мой невелик. Сам я стар, не могу поехать к русскому царю. Богатых людей в моем роду мало, а бедного нехорошо посылать. Лучше взять тебе людей из другого рода. У Тяку Хороля род больше и богаче. Ему не так трудно отпустить одного ненача[6]. А то старшины на меня сердиться будут. Скажут: род Натю мал, почему не от нас послали хасово[7] в гости к русскому царю? Возьми людей из большого рода — царю будет больше почета. А я прикажу моим хасово, и они принесут тебе в подарок по лучшей песцовой шкурке и увезут тебя к Хоролю на самых быстрых оленях.

Соблазн был велик.

«Тундра безглаза и молчалива — никто не узнает о богатых подарках. Взять меха и догнать у Яррото самоедов другого рода», — урядник даже привстал от заманчиво блеснувшей мысли. Но, вспомнив, что у него нет лишнего времени, и поняв, что дорогие подарки ускользают от него, с озлоблением плюнул на тлеющие угли костра.

Легкий пепел вскинулся и осыпался на Натю оскорблением его чуму, его огню. Старик вздрогнул.

Грубо, без льстивой улыбки, урядник теперь угрожал старшине:

— Натю, ты забыл, что самоеды присягали русскому царю, пили с золота святую воду! Я скажу князю в Тобольске, что Натю Сэротэтто стал худым самоедом, плохим старшиной!.. Зимой в Обдорске ты будешь класть царю ясак. Тобольский князь прикажет за твою неверность присяге взять с твоего рода два ясака! Если к утру ты не дашь человека — так и будет!

Испуганный старый Натю разослал своих пастухов во все концы ягельного пастбища — собрать к его чуму ненцев рода Сэротэтто. К ночи пригнала на легких нартах к чуму Натю добрая половина встревоженных сородичей.

— Хасеу[8]! — обратился к сородичам угрюмый старшина. — Хасеу! Великое горе послал на наш род светлый великий Тявуй Нум[9]! Мы разгневали его, и он отвернулся от нас, оставил беззащитными наших оленей и народ свой. Лежит в моем чуме вислоухий варнак урядник. Он наугощался у меня, напился моей водки и сказал, что приказал царь взять из тундры и привезти в его царев город чум с народом, пригнать оленей и доставить дорогие меха, чтобы иньки шили на царевых гостей наши ненецкие одежды. Обещает царь с того, кто поедет, не брать ясака и продержать в своем городе ты иры, сову иры и ненянг иры[10]. Вот, хасеу, какая большая беда догнала нас!

Надрывный протяжный стон закачался над тундрой, над тысячеголовым оленьим стадом и ненецкими чумами. Каждый думал, что горе настигло именно его, что это он разгневал чем-то великого Нума. Стон народа перешел в глухой ропот, словно вдали в море вздымались и обрушивались ледяные торосы. Ропот крепчал, и ненцы с криками надвинулись на старшину рода.

— Мы не поедем в царев город!

— Хасово! Складывать чумы! Надо гнать скорей стада на край ямальской тундры!

— К Ямал-хе! К нашей великой святыне...

— Мы положили царю ясак...

— Великий Ваули[11], научи нас уйти от беды!

— О-ой!

— Беда догонит нас по следам наших стад!

— Натю! Натю, почему ты, мудрый и старейший, не упросил этого царского человека не делать горя нашему роду?

— У злого злое сердце...

— О-ой!

— Никто не хочет оставлять своего рода. Натю, ты слышишь? Никто!

— Пусть едет обратно варнак урядник по следам своим в Салехард[12]!

— Ваули!.. О-ой!

Сэротэтто молчал. Надо было дать народу выкричать свою ненависть, вылить в просторы тундры вековую, но бессильную озлобленность сородичей, дать им время свыкнуться с неизбежностью горя.

Сэротэтто думал, кого отдать уряднику, и не мог ни на ком остановить свой выбор.

Всю ночь думали у тлеющих костров его сородичи, затихшие после вспышки гнева, кому из них выпадет на долю проститься утром с родной тундрой. Всю ночь плакали ненецкие иньки. Тоскливо выли собаки.

К утру приехал на кочевье, извещенный о царской бумаге шаман Мандыр Тибичи. Он посоветовал отдать уряднику сородича-бедняка:

— Потеря бедного будет не так обидна и тягостна.

Сэротэтто обрадовался.

— Отдать надо Сяско! Я за него и его ачекана[13] уже два ясака царю клал.[14] У него десяток олешек, и он тащится за родом, как израненный волком олень за здоровым стадом.

Старейшие рода согласились, что ничего мудрее нельзя придумать.

— Пусть едет Сяско и его семья. Такова воля Великого Нума! — сказал шаман ненцам.

— Пусть едет Сяско! Его горе будет меньше. У него мало оленей.

— Он ничего не оставляет в тундре.

— Ему легче перенести горе.

— Он лучший плясун рода. Он покажет наши пляски царю.

Пусть едет Сяско! — кричали сородичи, у которых были тысячные стада оленей, богатые чумы, праздничные хоры[15].

Сяско стерег стадо Сэротэтто. За ним сгоняли и привезли к чуму старшины. Не глядя в глаза Сяско, Натю сказал ему: