Буреносец

Они закрыли лица, особенно глаза, капюшонами плащей, и поверх сек находившийся в воздухе песок.

Останавливаясь для отдыха, каждый раз только на несколько часов, Ракир вел их. Они подгоняли своих скакунов, несших их со скоростью, десятикратно превосходящей скорость обычных коней, все дальше и дальше вглубь мертвой пустыни.

Они почти не разговаривали, порывы вздыхающего ветра заглушали слова, и поэтому каждый погрузился в водоворот собственных мрачных дум.

Эльрик давно впал в какой-то странный бессмысленный транс, пока конь нес его по пустыне. Он боролся с собственными спутанными мыслями и эмоциями, считая их неприятными и тяжелыми. Он часто так поступал, стараясь составить объективные суждения о своих затруднениях. Его прошлое было трудным, и ему было ясно, что он слишком болезнен и слаб для многого. Он всегда был под гнетом своей меланхолии и своей физической немощи, слишком древняя кровь текла в его жилах. Жизнь представала перед ним не упорядоченной гармонией, а хаосом бессмысленных случайностей. Он боролся всю жизнь, стараясь мыслить последовательно, логично, но при необходимости принимая хаотическую природу вещей, и, изучая жизнь, считался с ней, но, исключая случаи острых личных кризисов, он редко умудрялся мыслить точно в течение достаточного времени.

Это, возможно, было вызвано его жизнью вне закона, его альбинизмом, его сильной зависимостью от свойств рунного меча, навязчивыми мыслями о смерти.

Что такое мысль? — спрашивал он себя, — что такое эмоция? В чем смысл власти и в чем смысл успеха? Может быть, лучше жить инстинктом, чем мудрствовать и быть страдающим? Лучше быть марионеткой богов, позволяя им двигать собою, и это вызовет больше благодарности, чем стремление взять свою судьбу в свои руки, противодействуя воле Лордов Высших Миров, и гибнуть в мучениях…

Так размышлял он на скаку, обжигаемый плетью ветра, уже выступая против естественного риска. А какая разница между риском жизнью и риском неподвластных мыслей и эмоций? И то, и другое содержат нечто общее.

Но его народ, хоть он и управлял миром десять тысяч лет, жил под влиянием различных звезд. Они не были ни истинными людьми, но и не принадлежали к древней колдовской расе. Они принадлежали к промежуточному типу, Эльрик был наполовину уверен в этом. Он знал, что он последний в выродившемся роде, который мог без усилий использовать данное Хаосом колдовство так же, как другие используют повседневную сноровку — для удобства. Его народ полностью принадлежал Хаосу, в отличие от полууправляемых или полуограниченных новых народов, появившихся в эпоху Молодых Королевств. И даже они, если верить Сепириту, не были полноценными людьми, которые однажды появятся на земле, где будут управлять порядок и прогресс, а Хаос будет слаб и незначителен, если, конечно, Эльрик победит, разрушив известный ему мир.

Эти мысли доставляли ему уныние, ибо в предназначении проглядывала смерть — единственная цель, которую ему навязывала Судьба. Зачем бороться, зачем мучиться сомнениями, зачем оттачивать в размышлениях свой разум, когда он не более, чем жертва на алтаре судьбы.

Он глубоко вздохнул, и горячий, обжигающий легкие воздух забил ему рот и нос мелкой жгучей пылью.

* * *

Дайвим Слорм был в чем-то схож с Эльриком, но его чувства не были столь сильны. Он жил более упорядоченной жизнью, чем Эльрик, хотя она была не менее насыщена кровью.

В то время, как Эльрик ставил под сомнения традиции своего народа, даже отказываясь от похода на земли Молодых Королевств, что позволило бы подчинить их, Дайвим Слорм никогда не углублялся в подобные вопросы. Он был совершенно взбешен, когда из-за предательской деятельности Эльрика Город Мечты Имррир, последний оплот древней расы Мельнибонэ, был разорен. Потрясен также тем, что он и остатки имррирцев были изгнаны из города во внешний мир, что заставило их жить, подобно торговцам. И поэтому короли-выскочки рассматривали их как презренных людей, живущих вне закона. Дайвим Слорм, который никогда не сомневался прежде, не сомневался и теперь, он был только взволнован.

Мунглум был не так самоуглублен. С тех пор, когда он много лет назад встретился с Эльриком, когда они вместе боролись против Дхариджора, он испытывал страшное влечение к своему другу, даже симпатию. Когда Эльрик проливал реки крови, Мунглум страдал только потому, что не мог помочь другу. Много раз он пытался вывести Эльрика из состояния меланхолии и депрессии, но теперь он понял, что это бесполезно. Будучи по природе добрым и оптимистичным, он в то же время чувствовал смерть, которая шла за ним по пятам.