Буревестник

Вдруг Степанян увидел трассы пушечных и пулеметных очередей. Стрелял Челноков. Как будто кто ждал этих выстрелов, как будто это был сигнал к наступлению: поле, такое спокойное и мирное, вдруг ощетинилось зенитными пушками. Из стогов сплошными потоками полились пулеметные очереди. Земля мстила небу за то, что ее посмели побеспокоить. Только наметанный глаз опытного командира мог заметить хитрую маскировку противника и разоблачить его.

Бой начался.

Степанян весь напружинился, собрался. Для него сейчас важно одно — не отстать от товарищей и точно поразить цель. Бой был короткий, но жестокий. Челноков, наведя панику у фашистов, увел свою группу на Кременчуг. Дошли благополучно, если не считать, что в фюзеляже самолета командира была огромная дыра от осколочного снаряда и десятки осколков впились и тело машины. Не многим лучше выглядели и другие самолеты.

Техники начали приводить о порядок машины, тщательно «штопать» их, готовить к следующим встречам с врагом. Челноков подошел к Степаняну.

Тот сидел недалеко от своей машины и сосредоточенно смотрел куда-то вдаль.

— Что, Нельсон, получил боевое крещение? — негромко сказал командир.

Степанян ничего не ответил. Челноков опустился рядом с ним на теплую, еще не остывшую от дневного солнца землю. Ему было понятно это состояние, когда толком не знаешь, что произошло и очень трудно разобраться в том, что с тобой происходит. Он сам испытал все это, когда был в своем первом бою, еще на Финском фронте. Тогда он тоже так сидел, молчал и думал.

— Послушай, Батя, — Степанян назвал командира так, как его называли старые летчики, — ведь я сегодня первый раз в жизни убивал людей. Убивал и думал при этом: надо попасть точно, чтобы ни одна пуля не пропала зря. И я не жалею об этом — это они заставили меня убивать, а таких выродков нельзя оставлять на земле…

Нельсон снова замолчал.

— Ты прав. Нельсон, сейчас надо твердо знать одно — это не человек, а зверь, и твой долг уничтожить его, чтобы твоему сыну никогда не пришлось бы воевать. — Челноков положил руку на плечо Степаняну. — А сейчас иди отдохни.

Степанян крепко запомнил этот разговор, хотя и нелегко было ему по-новому осмысливать мир. И потом, когда он уже был опытным командиром, он всегда старался после первого боя поговорить с новичками и подбодрить их. Он понимал, как это трудно мирному человеку правильно понять страшный, но справедливый смысл приказа: «Убей врага»…

Снова группа Челнокова получает новое задание — разбомбить противника на переправе через Днепр. Летчики старательно «прочесали» большой район, но нигде врага и его следов не обнаружили. «Не может быть, чтобы гитлеровцев нигде не было», — подумал Челноков и решил вернуться на то памятное поле со стогами, где произошел бой. Он не ошибся и на этот раз: немцы со свойственной им педантичностью снова привели поле в первоначальный вид, и золотистые стога опять красиво поблескивали на солнце. Но эта идиллическая картина уже не могла обмануть летчиков. Бой начался. И здесь Нельсон впервые увидел, как гибнет товарищ. Только черный столб дыма остался на том месте, где только что был самолет…

Бой кончился, и группа ушла по направлению к Полтаве. И здесь вечером Степанян еще раз понял, как важно, когда с тобой рядом есть старший товарищ, который все понимает. Нельсон хотел что-то сказать, но Челноков мягко прервал его.

— Смерть надо переживать молча! — только и сказал он.

Степаняну многое стало ясно: на фронте другая жизнь, другое мерило горя — лучше ничего не говорить о погибшем, а посидеть и помолчать или вспоминать о нем так, как будто он вышел, но обязательно вернется. И это он тоже навсегда запомнил.

Прошло уже больше недели, когда летчики, наконец, довели машины до Черного моря. В пути пришлось несколько раз останавливаться и запасаться горючим. Наконец долгожданное море — задание выполнено, самолеты доставлены по назначению.

Но тут группу ожидала неожиданная новость. По распоряжению командования И. В. Челнокова отправили обратно в Воронеж за самолетами для Балтики (его там ждали другие летчики), а Степаняна с товарищами оставили на новых машинах на Черном море.

Все были очень расстроены — еще бы, привыкли к командиру, чувствовали себя с ним просто и в то же время надежно. А теперь надо расставаться. Особенно переживал Степанян.

— Что же, Батя, вас «уводят»? Неужели нельзя нам тоже на Балтику? — горячился он.

Но и он и командир прекрасно понимали, что все это напрасные сожаления: приказ есть приказ и надо его выполнять. Так и остался Нельсон на Черном море и стал воевать уже в одесском небе, хотя в душе по-прежнему считал он «своим» полком тот полк на Балтике, где он начал свой боевой путь.