Буревестник

…1929 год. Уже много лет ходит Виктор Иванович Циплаков по этой дороге. В любое время дня и ночи он может пройти по ней с закрытыми глазами. Это дорога от его дома на завод, Да как не знать ему этой дороги! По иен он ходил еще вместе со своим отцом, старым потомственным нефтяником. Тогда Виктор был совсем мальчишкой, а завод принадлежал англичанам. С тех пор прошло много лет. Теперь он не шустрый паренек Витька, а Виктор Иванович Циплаков, один из опытнейших механиков на заводе. Сотни тысяч шагов проделал он от своего дома до мастерской. Он здесь знает любой поворот и любой пригорок, но сейчас, в 1929 году, почти каждый день приносит перемены. Правда, эти перемены начались недавно, только с тех пор, когда в Азербайджане утвердилась Советская власть. Действительно, много изменилось за эти семь лет, с 1922 года, когда молодой Азербайджан вошел в дружную семью советских республик…

Виктору Ивановичу есть что рассказать о родном заводе, многое здесь происходило на его глазах и сделано его руками. А если только подсчитать, сколько молодых рабочих он выучил, наверное, наберется несколько десятков. А он любит молодежь и может с гордостью сказать, что и молодежь отвечает ему тем же. Ведь не случайно, что он. Циплаков, создал на заводе в 1925 году первую комсомольскую бригаду. Но сколько еще надо сделать, сколько дел привести в порядок! Руки до всего сразу не доходят, но дойдут, обязательно дойдут.

Он входит на территорию завода, смотрит вокруг. Завод сомкнулся вокруг него, величественный и угрюмый. Огромные перегонные установки покрыты жирной копотью. Они маслянисто поблескивают. Лежат кое-где собранные в кучи тронутые ржавчиной листы стали, обрезки труб, причудливо изогнутые куски длинной проволоки.

«Ничего, скоро мы здесь наведем порядок», — думает мастер.

Он идет дальше. Все окрашено в темные тона. Даже кирпичные стены цехов? — лаже пыльные выбитые стекла покрыты тончайшей пленкой застарелой копоти.

«И здесь будет светло и чисто, — продолжает размышлять мастер. — Дайте только время».

Широко открытые ворота слесарных мастерских тоже кажутся черными. В помещении днем стоит тусклый полумрак, который сразу же чернеет и сгущается, когда загораются покрытие копотью электрические лампочки.

Циплакова уже ждали. У входа переминался с ноги на ногу щуплый паренек, а рядом с ним терпеливо стояла спокойная черноволосая женщина.

— А мы вас уже давно ждем, Виктор Иванович! — обрадовалась она. — Вот племянника привела.

Парнишка застенчиво улыбнулся. Его большие темные глаза смотрели приветливо и внимательно.

— Ну что ж, посмотрим, какой из тебя рабочий человек выйдет. Пойдем в инструментальный. Пока будешь там.

Паренек послушно пошел за мастером.

Так началась трудовая жизнь Нельсона Степаняна.

Нельсон работал хорошо. Какой, кажется, был интерес в том, чтобы выдавать инструменты? Однако шестнадцатилетний паренек думал иначе: дело есть дело и его надо хорошо выполнять. Поэтому инструменты всегда были в полном порядке и под руками. А если кому-нибудь нужна была помощь в любой работе все знали — Нельсон никогда не откажет.

Может быть, выдача инструментов была действительно не очень захватывающим делом, но уже тогда, в эти первые заводские дни, проявилась одна из черт характера Нельсона — стремление вкладывать во все какую-то легкую, веселую добросовестность, находить удовольствие во всем, что бы ему ни приходилось делать.

«Серьезный парнишка, — одобрительно думал о Степаняне мастер, — недолго он в чернорабочих ходить будет».

Циплаков не ошибся. Нельсона буквально через месяц перевели из инструментального в слесарную мастерскую.

На заводе слесарям работы много: то один зовет, то другой. За день так по территории набегаешься, что ноги гудят. А еще и так бывало. Приходит мастер, говорит:

— Вот что, ребята, собирайтесь! Надо кубы чистить!

Нельсон всегда был среди тех, кто занимался этим не очень сложным, но малоприятным делом. Перегонных кубов много, больше десятка, температура в них до пятидесяти градусов жары доходит. В таком пекле надо в специальном костюме работать, а Нельсон работал в одной своей черной спецовке. Жара такая, что дышать нечем, и внутри куба особенно не развернешься, все-таки тесновато.

Если честно сказать, не очень-то многие любили эту работу — жарко, грязь, дышать трудно, — но Степанян никогда от нее не отказывался, лаже сам предлагал идти за других, особенно за тех, кто постарше.

Почему? Ведь не могла же ему действительно нравиться душная теснота куба? Почему же он шел первым? Наверное, именно потому, что работа эта была тяжелая и неприятная. Наверно, именно потому, что всякая трудность вызывала в нем какой-то лихой азарт. Сейчас уже не сказать, когда впервые проявилась в Нельсоне эта черта, но она стала органической частью его характера, так же как и почтительное отношение к старшим по возрасту.