Буревестник

За месяцы мучений и тюремного заключения он утратил нечто важное. Нет, не веру в Бога. Он ни на мгновение не сомневался в том, что его врагов ждет не менее страшное наказание. Бог обязательно отыщет их и каленым железом заставит склонить головы. Он утратил веру в людей. Никто не заступился за него. Никто не замолвил за него ни единого слова во время судебных заседаний. Он был знаком по меньшей мере с десятком людей, достаточно состоятельных и влиятельных для того, чтобы добиться его освобождения, но они хранили молчание, пока распространялись все новые и новые известия о его ужасных злодеяниях. Рюбен устало качал головой. Ему не оставалось ничего иного, кроме как отдаться на милость судьбы. Ему приписывали самые бессмысленные преступления. Спрашивается, зачем человеку его положения пить вечерами кровь христианских детей, если в подвале у него хранится хорошее красное вино?

Предъявляемые ему обвинения были нелепы, и он не сомневался в том, что они будут признаны ложными. Ни один разумный человек не поверит в их правдивость. Тем не менее городские судьи скривили свои жирные губы, когда перед их взорами предстал измученный, сломанный человек. Они смотрели на него с отвращением, будто он по собственной воле стал тем жалким существом, в которое его превратили инквизиторы. Судьи в черных шапочках, преисполненные чувства удовлетворения от хорошо выполненной работы, вынесли приговор: смерть через сдирание кожи.

За время пребывания в заключении Рюбен развил в себе определенное мужество – благодаря башмаку, который тюремщики надевали ему на ногу и посредством специального приспособления сдавливали до тех пор, пока у него не начинали хрустеть и ломаться кости. Всю жизнь ему не хватало ни физической силы, ни духа для того, чтобы драться. Бог наградил его умом, с помощью которого он нажил себе богатство, и всегда втайне презирал тех, кто гордился способностью поднимать железки и размахивать ими. И все же, даже когда боль становилась невыносимой, даже когда у него срывался голос от крика, он ни в чем не сознавался. Это было упрямство, которого он прежде никогда в себе не замечал, – вероятно, являвшееся единственным доступным ему способом выразить презрение своим мучителям. Он хотел встретить смерть, демонстрируя этот еще сохранившийся обрывок гордости, словно последнюю золотую нить в изношенном плаще.

Однажды к нему в камеру пришел старший судья города Нанси, Жан Марисс, напоминавший живой труп. У носа он держал ароматический шарик с высохшими лепестками, дабы заглушить невыносимый смрад. Рюбен дерзко смотрел на него единственным сохранившимся глазом, в надежде вызвать у него чувство стыда проявлением своего человеческого достоинства. К этому времени он уже не мог говорить. Все зубы у него были выбиты, и в качестве пищи он мог принимать только жидкую овсянку, которую ему ежедневно приносили, чтобы поддерживать в нем жизнь.

– Я вижу, в нем все еще присутствует дьявольская гордость, – сказал Жан Марисс караульным.

Рюбен смотрел прямо перед собой, и глаз его горел глухой ненавистью. Он был знаком с Жаном Мариссом, как и со всеми чиновниками региона. Знание их привычек когда-то приносило ему немалую пользу, но сейчас оно не спасло его. Проститутки Нанси говорили о Мариссе, что он больше любит бить, нежели целовать. Ходил даже слух, будто одна девушка умерла после того, как провела с ним вечер. Рюбен был уверен, что жена Марисса была бы поражена, дойди этот слух до нее. Он задумался о справедливости обвинений в свой адрес, но ему не с кем было поговорить об этом, к тому же его язык уже был вырван щипцами, специально предназначенными для этой цели.

– Допрашивающие вас люди сказали мне, что вы отказываетесь сознаваться в своих грехах, – сказал Жан Марисс. – Вы слышите меня, мсье Мозель? Они говорят, что вы отказываетесь подписывать что-либо, хотя они ради этого намеренно не трогали вашу правую руку. Разве вы не понимаете, что это положит конец всему? Ваша судьба предрешена. У вас ничего не осталось. Вам не на что надеяться. Сознайтесь, и тогда, возможно, вы получите отпущение грехов. Наш Бог милостив, хотя вряд ли вы, евреи, понимаете это. Вам суждено гореть в аду за вашу ересь, но кто знает? Может быть, если вы покаетесь, сознаетесь, Он избавит вас от этой участи.

Рюбен пристально смотрел на него. У него возникло ощущение, будто он может сконцентрировать во взгляде всю свою боль и с ее помощью соскоблить с этого человека до самой кости ложь, которой тот оброс. Кожа на худом лице Марисса была сморщенной, подобно старому, пожелтевшему пергаменту. Он походил на покойника. И все же Бог не поразил его своей карающей десницей. Он выставил вперед подбородок, расценивая молчание Рюбена как вызов.