Буревестник

Рован подсел к отцу и слегка похлопал ему ладонями по щекам. Тот открыл потускневшие глаза и оттолкнул его руки в сторону.

– Ты сможешь идти? – спросил шепотом Рован.

Томас кивнул, хотя не был уверен, что сможет. Ему вспомнилась слышанная в детстве история о Самсоне, лишившемся волос, а вместе с ними и силы. Он слабо улыбнулся и стал подниматься, опершись на рукоятку старого плуга. С его лица падали крупные капли пота, оставляя на полу, покрытом толстым слоем пыли, темные пятна.

Сквозь щели в полутьму сарая пробивались золотистые полоски солнечного света. Рован подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул во двор и знаком позвал отца. Томас собрался с духом и наконец поднялся на ноги. У него было ощущение, будто его били всю прошедшую ночь. Ему хотелось спать, или, может быть, просто умереть. Надежда в скором времени отдохнуть придала ему силы. Перед глазами поплыли черные пятна. Он сделал несколько неуверенных шагов по пыльному полу, стараясь не дышать. От дурноты мутилось сознание.

Рован отпрянул назад, услышав совсем рядом французскую речь.

– Ты прячешься от меня, Жак? Если я найду тебя спящим, клянусь…

Дверь распахнулась. При виде темного человеческого силуэта на лице француза отразилось изумление, которое сменилось ужасом при виде блеснувшего в полутьме ножа. Он неловко повернулся и попытался убежать, но Рован настиг его одним прыжком и принялся неистово колоть ножом. Левой рукой он сдавил французу шею, чтобы заглушить крики. Спустя несколько секунд все вокруг было залито кровью. Рован почувствовал, как к его горлу подступают рыдания, и отпустил тело солдата, сразу лишившись сил. Он стоял, покачиваясь, на пороге, освещенный лучами солнца.

Двор фермы был пуст. Между растрескавшихся камней пробивалась ярко-зеленая, сочная трава. Он увидел полуразрушенный дом, который ночью скрывала тьма. Раскрытая дверь висела на сломанной петле. Рован осмотрелся, затем бросил взгляд на красные пятна в пыли и на лезвии своего ножа. Он удовлетворенно кивнул головой. Итак, их было всего двое. Двое мародеров, искавших на брошенной ферме, чем бы поживиться, пока их офицеры спят. Рован понимал, что нужно втащить второе тело внутрь сарая, но продолжал стоять с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу.

Он слышал, как отец вышел из сарая и встал рядом с ним, но не взглянул на него, греясь в теплых лучах. Ему вспомнилось, как они с отцом резали животных на ферме. Они убивали оленей на охоте, а потом веселились, пряча их окровавленные туши на склонах холмов.

Томас издал протяжный вздох, не будучи уверенным, хочет ли сын слушать его. Спустя некоторое время он понял, что умирает от голода, и подумал, нет ли у двух убитых солдат с собой какой-нибудь еды. Это был еще один признак того, что его организм справился с болезнью.

– Тебе понравилось? – спросил он.

Рован открыл глаза и взглянул на него.

– Что?

– Убийство. Я знаю людей, которым это доставляет удовольствие. Мне самому никогда не нравилось убивать, и всегда казалось странным, что кто-то может хотеть этого. Для меня это всегда было как работа. При необходимости, конечно, надо, но я не стал бы специально искать, кого прикончить. А вот некоторые мои знакомые так делали.

Рован в недоумении покачал головой:

– Нет… Господи, нет… получать от этого удовольствие…

Он удивился, когда отец одобрительно похлопал его по спине.

– Молодец. У меня появился аппетит. Я еще очень слаб, и меня мог бы напугать мальчик с палкой, поэтому не поищешь ли ты еду в доме? Нам нужно найти место для отдыха и переждать там день, но перед этим необходимо что-нибудь съесть.

– А ты не хочешь остаться в этом сарае? – спросил Рован, с опаской покосившись на темный дверной проем.

– Сынок, там же покойники и весь пол в крови. Ну, давай же! Нам еще нужно пройти несколько миль, а у меня уже сводит судорогой желудок. Есть французов я не собираюсь, по крайней мере, сегодня.

Рован слабо улыбнулся, но в его глазах сквозила тревога. Ухмылка, давшаяся Томасу с большим трудом, сползла с его губ.

– Что такое? – спросил он, увидев, что лицо сына исказила гримаса.

– Тот, что лежит в сарае… Его… мужское достоинство… было твердым… Господи, отец, это было ужасно.

– А-а, – произнес Томас.

Он тоже грелся на солнце.

– Наверное, ты ему понравился.

– Отец! Как ты можешь!

Рована передернуло, а Томас, увидев это, весело рассмеялся.