Буревестники

Паровозик с трубой-воронкой, устало влачивший за собой длинный пыльный хвост вагонов, остановился с облегчённым вздохом у небольшого двухэтажного здания, окрашенного в тёмно-палевый цвет. «Владивостокъ» – гласила надпись па фасаде.

Сиротин, смешавшись с разношёрстной толпой пассажиров, хлынувших на перрон, вошёл в вокзал. Купил у расхристанного мальчишки-газетчика несколько номеров местных газет и, брезгливо морщась – воняло карболкой, рыбой, человеческими испарениями – поспешил на свежий воздух.

А он и в самом деле был свежим, настоянным на крепком запахе водорослей, доносимом с моря, которое было совсем рядом – за железнодорожными путями.

«Докатился! — усмехнулся про себя Сиротин. — Докатился в прямом и фигуральном смысле. Край света!»

С иронической ухмылкой петербуржца, попавшего в провинциальный город, он вышел на привокзальную площадь, окликнул извозчика. Подъехал пароконный экипаж. Извозчик, толстый бородатый мужик с заспанным лицом, одетый в красную рубаху со стоячим воротником и длинную чёрную плюшевую безрукавку, подпоясанную грязным кушаком, хрипло осведомился:

— Куда изволите, ваш сясс?

— В гостиницу.

— Вам, извиняюсь, в какую? Подороже али подешевше?

И нагловато прищурившись, уставился на Сиротина. Приезжий был высок, строен и красив той особенной красотой, которую купеческие дочки называют «роковой», а курсистки – «дьявольской». Бледный цвет его лица контрастировал с ярко-красными губами, окружёнными чёрной эспаньолкой, взгляд больших тёмных глаз был мрачен. Лицо было привлекательным и в то же время чем-то неприятным: то ли мертвенной бледностью, то ли мешками под глазами… Одет был Сиротин так, как одеваются аристократы, оказавшиеся на мели: вызывающая роскошь здесь обычно соседствует с крайней бедностью. На приезжем было чёрное тонкого дорогого сукна пальто с вытертым бархатным воротником, видавший виды котелок, вздувшиеся на коленях брюки и полусапожки, некогда лаковые. В левой руке Сиротин держал изящную трость с набалдашником слоновой кости, в правой – потрёпанный сак. Других вещей у него не было.

«А барин-то из бедненьких!» — весело подумал извозчик и, пряча ухмылку в сивой бороде, сказал:

— Ежели хотите подороже, так и ехать не надобно. Вон Гранд-отель! — он махнул кнутовищем в сторону трехэтажного дома, стоявшего напротив вокзала на углу двух улиц.

Сиротин стиснул зубы, процедив:

— Мне здесь не нравится: слишком шумно. Езжай в другой.

— Ну тогда разве в гостиницу купца Иванова, что на Светланке?

— Езжай!

Извозчик подождал, пока пассажир устроится на одном из двух мест экипажа, громко почмокал воздух и с показной лихостью крикнул:

— Нно, божьи твари! Шевелись!

Экипаж потянулся вверх по горбатой улице, ведущей в город. Сиротин вынул из кармана газеты, стал просматривать местную хронику и объявления.

Из газеты «Владивосток», № 58, 1905 г.:

«14 октября из Нагасаки прибыл с пассажирами, в числе которых 14 человек японцев (администрацией таковым предложено выехать обратно) норвежский пароход «Норма».

«15 октября прибыл из Шанхая с грузом германский пароход «Викинг».

«По сведениям агентства Рейтер, в текущем октябре японский транспорт «Санчимару» наскочил на мину по пути из Ньючжуана в Дальний и затонул».

«18 октября в 5 часов вечера одним из офицеров коммерческого парохода «Аркадия» производилась стрельба голубей на пристани Добровольного флота. Некоторые из рабочих возмущались этим и хотели отнять у него ружьё, но «охотник», заметив, что дело принимает худой оборот, скрылся в каюте».

«Господи! О чем пишут! — неприязненно подумал Сиротин. — Нет, сударь, это вам не Питер, одно слово – провинция!»

Он попытался ещё читать.

«…Стереоскоп «Империал» новейшей конструкции показывает буквально как в натуре всевозможные виды, жанры и группы пикантного содержания».

«…Обратите ваше благосклонное внимание! Даю уроки шулерской игры в карты. Вне конкуренции! Имею аттестации. Ул. Морская, соб. дом…»

Сиротин скривился как от изжоги и хотел было смять газету, но натолкнулся на объявление издателя газеты Ремезова о сдаче в наём дешёвых квартир.

Он легонько постучал в широкую плюшевую спину извозчика набалдашником трости.

— Послушай, любезный! Дома Ремезова на Манджурской, что в наём сдаются, знаешь?

— Как же! — откликнулся тот словоохотливо. — И дома знаю, и его самого. Аккуратный господин, учёный. В газетах пишет… И не скаред: третьего дня подвозил его – полтину отвалил…

Последнюю фразу извозчик сказал не без умысла. Он уже подвёл итог своим наблюдениям за пассажиром: «Видать, в карманах-то ветер гуляет, раз на квартиру вместо гостиницы решил податься!» — и теперь всерьёз беспокоился за свой гонорар. Вместе с тем бедность пассажира как бы свергала того с господских высот и ставила на один уровень с ним, с извозчиком, и последний принял в разговоре со своим седоком полупочтительный, фамильярный тон.