Буревестники

Но Воложанин не смог бы, если б даже захотел, объяснить, почему он улыбался. Он не понимал, но чувствовал, что этим демократическим жестом старый токарь как бы посвятил его, Петра, в рабочие, признал своим, и ощутил острую, как ожог, радость, от которой сладко падает сердце и которую человек испытывает считанные разы в жизни…

Появлялся Назаренко, похудевший после очередного приступа лихорадки, с висячими неподстриженными усами и провалившимися светлыми глазами-льдинками на потемневшем лице. Его сразу же обступали рабочие.

— Как живём-могём, Корнеич?

Он тепло здоровался с товарищами, шутил, чересчур бодро уверял всех в своём прекрасном самочувствии. Потом, когда работа в мастерской возобновлялась, подходил к некоторым токарям и что-то кричал им на ухо. Остановившись у станка Вахренькова, он ласково трепал по плечу Петра и с виноватой улыбкой говорил Ивану Максимовичу:

— В девять, как обычно, у тебя… Не прогонишь?

— Об чём разговор, Корнеич!

Пётр с интересом присматривался к Назаренко. Несмотря на свою заурядную мужицкую внешность, Александр Корнеевич очень отличался от мастеровых людей: речь его была правильной, грамотной, напрочь лишённой словесного мусора и ругательств, которыми грешили многие рабочие; его технические познания явно превышали теоретический багаж простого токаря; к нему, единственному в мастерской, мастер обращался по имени-отчеству и на вы… Александра Корнеевича часто разыскивали рабочие из других мастерских, матросы с военных кораблей и прилично одетые господа, по виду адвокаты или врачи. Частенько во время обеденного перерыва в станочную приходил слесарь Илья Силин, столь же непонятный и загадочный для Петра. Назаренко и Силин усаживались где-нибудь в закутке и, жуя принесённую из дома снедь, затевали полушёпотом словесную дуэль:

— …Вы с вашим Лениным не учитываете…

— …А вы с вашим Аксельродом…

— …Позвольте! Ведь ещё Маркс писал…

Они замолкали только, когда мимо нарочито медленно проходил козлобородый Родэ: про кладовщика ходили слухи, что он «стучит» в охранку. Потом снова продолжали препираться.

Трудно было поверить, что это беседуют двое простых мастеровых, ведь в том же самом порту, где они работали, очень немногие могли похвастать тем, что кончили трёхклассное городское приходское училище.

Как-то после смены Назаренко подошёл к одному из токарей, который всё ещё возился у станка.

— Чего домой не идёшь, Петрович? Или тебе двенадцати часов, что протанцевал у станка, мало?

— Да вот деталька, понимаешь, заковыристая попалась… А до завтрева надо восемь штук выточить.

— Мда… Вот так господа капиталисты и выбивают из нас прибавочную стоимость.

— А что это за стоимость такая, Корнеич? С чем её едят?

— Приходи вечерком в Нахаловку к Вахренькову. Там как раз и поговорим об этом.

— Постараюсь.

— Может, помочь тебе?

— Да ничего, один управлюсь. Не впервой.

Назаренко постоял ещё немного возле него, покачал головой и отошёл. Пётр нарочно замешкался у станка, хотя приборку давно кончил, и из мастерской они вышли вместе.

— А, Воложанин, — приветливо улыбнулся Александр Корнеевич. — Вам куда? На Пушкинскую? Значит, по пути… Чувствуете, какая теплынь? А ведь лето уже кончилось… Во многих местах приходилось бывать, но нигде такой мягкой и тёплой осени не видел. Жил бы в наших краях Пушкин, вот бы здесь он написал – куда там Болдино! Как вы полагаете?

Пётр машинально кивнул, но заговорил вдруг совсем о другом:

— Знаете, Александр Корнеевич, мне кажется, что вы не рабочий, а революционер!

— Однако! — протянул Назаренко и даже приостановился. — А знаете, что мне кажется?

— Что? — растерянно спросил Пётр.

— Что это может интересовать только шпика.

Воложанин вспыхнул и хотел уйти вперёд, но Назаренко удержал его за рукав.

— Не обижайтесь. Нельзя же так сразу, мы ведь ещё очень мало знаем друг друга… Но я отвечу вам. Только сначала скажите: разве рабочий и революционер несовместимые понятия? Как гений и злодейство? Вы, наверное, судите о революционерах по декабристам и ходокам в народ, которые были в основном дворянами. Те времена давно прошли. История сейчас выдвинула на арену борьбы новую мощную революционную силу – рабочий класс, пролетариат. Вооружённый теорией Маркса, в союзе с беднейшим крестьянством и передовой интеллигенцией он добьётся того, чего не могли добиться все революционеры прошлого: уничтожит монархию и капитализм и установит на земле самый справедливый строй – социализм! Вот так… А что касается моей персоны, то, знаете, даже немного обидно стало: почему это я не похож на рабочего?

— Ну… — замялся Пётр. — Я же вижу, вы образованный человек. И речь у вас… Пушкина вспоминали…