Буря

Чего ты от меня хочешь?Вот что я собирался спросить у нее, потому что сам не знал ответа. Но слова застряли у меня в горле, когда я увидел, как слеза упала на лист бумаги, лежащий перед Холли. Я сделал пару шагов к ней, она обернулась, и я на секунду увидел, что ее глаза блестят от слез. А потом Холли спрятала лицо у меня на груди.

— Ты все время что-то от меня скрываешь. Как будто у тебя есть еще одна отдельная жизнь… и я не могу быть ее частью.

Ее голос дрожал от слез, и это тронуло меня гораздо больше, чем я мог предполагать. Мне следовало уйти, пока была такая возможность. Я обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

— Я вовсе не собирался отталкивать тебя. Мне… очень жаль.

Освободившись от моих объятий, Холли упала на кровать, и ее светлые локоны рассыпались по подушке.

— Я не могу долго сердиться на тебя и ненавижу себя за это, — громко простонала она.

Я втянул в себя воздух — оказывается, я все это время задерживал дыхание — и лег на кровать рядом с Холли, зарывшись лицом в ее волосы.

— Ты вроде бы сказала, что не сердишься.

Она крепко прижала ладони к глазам.

— Я сердилась. Это прошедшее время.

— Это означает, что окончательное примирение наступит после проведенной вместе ночи?

Холли криво улыбнулась, но потом ее губы снова сжались в тонкую линию.

— Только если ты пообещаешь: больше никаких секретов… никогда.

Это невозможно. Совершенно исключено.

Холли села, и я принялся водить пальцами по ее спине.

— Ты все равно уступишь.

Она повернулась ко мне и, выгнув бровь, произнесла:

— Давай попробуем.

— Хорошо, обещаю.

— Лжец! — Холли рассмеялась и, сняв с меня рубашку, набросила ее на лампу. — Лидия завтра будет вне себя от злости.

Я повалил ее на кровать и ослабил узел на поясе халата.

— Она разбогатела как минимум на двести долларов, так что у нее нет повода для злости. И вообще, у нее бывает когда-нибудь хорошее настроение?

— Нет, но все равно спасибо за то, что я хотя бы одну ночь проведу без феминистских нравоучений.

Я наклонился к ней и прошептал:

— Считай это подарком в честь нашего примирения.

Холли сбросила халат.

— Я получу еще что-нибудь?

— Хочешь новую машину? — поинтересовался я.

— Нет.

— Полкило того дорогущего горького шоколада?

Она покрыла поцелуями мою шею.

— Ты знаешь, чего я хочу.

Я громко застонал:

— Ни за что.

— Пожалуйста.

— Ты делаешь из меня полного идиота. Даже хуже — превращаешь меня в девчонку. — Я повернулся к ней, и в этом была моя ошибка. Один взгляд на все еще мокрые от слез щеки Холли — и я сдался. — Если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя отшлепаю. Поняла?

Холли жестом показала, что будет молчать, как рыба, и уютно устроилась рядом со мной.

— Может быть, на этот раз попробуешь британский акцент?

Я рассмеялся и поцеловал ее в лоб.

— Постараюсь.

Адам и мои медицинские записи могут подождать.

— Что ж, поехали…

Я закатил глаза и набрал полную грудь воздуха:

«Это было лучшее изо всех времен, это было худшее изо всех времен; это был век мудрости, это был век глупости…». [2]

Когда я учился в девятом классе, учитель английского часто заставлял нас читать наизусть Диккенса, стоя у доски перед всем классом. И я это терпеть не мог. Но ради Холли я готов переступить через себя, правда, никогда не признаюсь ей в этом.

— Как ты считаешь, он правильно поступил? — поинтересовалась она, прослушав несколько первых страниц.

— Ты имеешь в виду Сиднея? Когда он взошел на плаху ради того, чтобы его любимая женщина могла остаться с другим мужчиной?

Холли рассмеялась, и я почувствовал движение ее губ у моей груди.

— Да, я об этом.

— Нет, я считаю, что он полный идиот. — Я поцеловал ее в уголок рта, и она улыбнулась.

— Ты лжешь.

Я притянул ее поближе к себе и снова поцеловал, пытаясь положить конец этому обсуждению. Иначе мне пришлось бы в итоге раскрыть некоторые секреты, которые я хотел оставить при себе.

— Ты ведь ни в кого не целилась, когда бросала туфли? — поинтересовался я между поцелуями.

Холли склонилась надо мной, и ее волосы окутали нас золотым занавесом.

— Я даже не заметила, что ты вошел.

— Это хорошо, потому что у красной туфельки очень острый каблук. Им и глаз можно выбить.

Холли искренне расхохоталась и после поцелуя прошептала мне на ухо:

— Я сохраню его для всех остальных бойфрендов.

Рано утром я проснулся от звука будильника — он громко жужжал мне прямо в ухо. Светлые волосы Холли щекотали мой нос, во рту был неприятный привкус. Холли кулаком выключила будильник и пробормотала:

— Я специально поставила его, чтобы ты не проспал лабораторное занятие в восемь.

— Я мог бы пропустить его сегодня. — Смахнув волосы Холли с лица, я поцеловал ее в шею. — Ложись спать.

Она взяла мою руку и крепко прижала ее к себе, а потом что-то неразборчиво пробормотала. Но мне послышалось: расскажи мне секрет.

Это была любимая игра Холли. Обычно я, не задумываясь, говорил какую-нибудь глупость, например: «Когда-то я был без ума от Хиллари Дафф». Но сегодня я чувствовал, что после нашей ссоры должен ей нечто большее.

Прикоснувшись губами к уху Холли, я прошептал:

— Я без ума от тебя.