Буря

Альфонсо подбежал к ней, но, в это время, словно слизь, оплыла к полу черная дверь, а за нею — раскрылся узкий коридор, заполненный снежным кружевом — коридор этот расширялся в огромную залу, почти весь объем которой занимало бочкообразное, недвижимое тело. Только Маргарита обернулась, и увидела за снежинками это тело, так и забыло про Вэлласа — она вскричала: «Батюшка!» — и метнулась в коридор — чем дальше она бежала, тем меньше становилась, и, наконец, рядом с великаном оказалась не больше снежинки. Альфонсо бросился было за ней, но прямо перед ним дверь заросла, причем на ней не было ни ручки, ни швов — просто черное пятно на стене.

— Помоги мне. — раздался голос Гэллиоса, и был он самым спокойным, самым гармоничным во всем этом доме.

— Да-да, конечно же, конечно же… Братья мои… братья… — зачастил Альфонсо, подхватывая Вэлласа.

Так они и направились к пролому во двор: Альфонсо нес Вэлласа, Гэллиос тащил Вэллиата, а Гвар, подхвативши за шиворот оттаскивал Вэлломира. Вот стены задрожали, загудели — вдруг, взвыли — каждая то доска, каждое то перекрытие, все взвыло оглушительно, с болью — казалось, что каждую частицу этого дома пронизывает, терзает ледяной ветер, и все то надрывалось так, что должно было бы рухнуть… Снежная метель била в проем беспрерывно, и вот в кружеве этот мелькнула тень — Альфонсо услышал хлопанье крыльев, и заскрежетал зубами, и, продолжая двигаться вперед, выкрикивал:

— Оставь же ты меня хоть теперь! Прочь! Не давай мне своих советов!.. Прочь — я ненавижу тебя!.. Вся жизнь из-за тебя исковеркана!..

Но он уже видел воронье око, и он знал, что сейчас ворвется в его голову его голос. Действительно — так все и произошло:

— Что же ты тут делаешь? Ты же должен быть совсем в ином месте — рядом с Нэдией!

— Да! А теперь — прочь! — выкрикивал, входя в снежную круговерть, Альфонсо.

Он тут же перестал что-либо видеть, а снежинки набивались ему в рот, так что он задыхался — ветер был таким сильным, что каждый шаг давался с превеликим трудом — он весь выгнулся вперед, прижимал к груди Вэлласа…

Всему приходит окончание, вот и из снежной круговерти он вырвался, и раскрылся пред ним двор, где тоже валил снег, но не так сильно. Он споткнулся, повалился в снег, и, склонившись над обожженным ликом Вэлласа, стал звать его, взял за руку, пытаясь почувствовать — есть ли пульс, и тут, рядом с ним, слетал на снег ворон.

— За это пренебрежение, за недоверие, за то, что после всего доброго, что я для тебя сделал, смотришь на меня как на врага, мог бы оставить тебя здесь… Вот скажу тебе, а дальше — сам думай: Нэдия твоя в большой беде — смотри, смотри…

И тут перед Альфонсо проступил лик Нэдии — и лик этот был таким, каким привык он его видеть, но губы… засохшие, сморщенные мертвые губы — для него это было все равно, что увидеть звездное небо, часть которого куда-то опала, и открылась не бесконечность, но обивка низкого, грязного потолка склепа. Сразу же познал он и то, что ее ждало — понял, что это правда — вот вскочил на ноги, стремительно оглядываясь.

Он стоял возле постоялого двора, который ничем больше не напоминал творенье рук человеческих; видел, как в пролом, словно в воронку всасывается метель — завывает, борется с чем-то; неожиданно это всасывание оборвалось и из освободившегося прохода едва не вылетел Гэллиос, а за ним — Гвар. Вот они уже рядом с Альфонсо, вот старец уже говорит ему:

— Здесь нельзя останавливаться. Быть может, Оно еще не в силах остановить нас физически, но вот рассудка лишить может. Здесь вообще лучше поменьше смотреть по сторонам…

Но Альфонсо уже не слушал его — страстная тоска по Нэдии все сильнее охватывала его сердце. Понимал он то, что, ежели проклятье свершиться, то уже ничто не будет иметь для него значения.

Вот он сделал несколько шагов в сторону, а Гэллиос окликнул его:

— Куда же ты? Неужели оставишь нас здесь?.. У меня то сил почти совсем не осталась, одна надежда на Гвара, но он троих не вынесет.

Альфонсо не слушал его: как и прежде, раз вспомнив, он уже не мог думать ни о чем, кроме Нэдии — она заполнила все его сознание, и никакие из окружающих образов, ничего вовсе и не значили для него.