Буря

В это время поднялся Вэлломир — он видел всю сцену, и теперь степенным, деланно спокойным голосом начал выговаривать:

— Я требую уважения к Моим слугам — вы, провинившиеся, должны понести наказание, и, причем, немедленно, и со всею строгостью…

Эльфам, однако, уже надоело все это представление; они итак довольно много задержались и теперь действовали быстро — видя, что на Вэлломира не подействуют какие-либо уговоры, и не желая, даже и для вида, перед ним унижаться — решили действовать силой. Сразу несколько из них бросились к нему, стали вязать — однако, он совсем не сопротивлялся, но только торжественным голосом уверял в неминуемом наказании.

— Излечите меня?! — оглушительно выкрикнул Вэллас, когда эльфы подошли и к нему, обоженному, лежащему на прежнем месте. — …Я уж знаю ваше лечение — питье, пение, красивые виды природы… только вот не излечит меня это! У меня уж вся душа истерзанная… Нет — шучу, шучу — я же шут! Правда ведь смешно! Ха-ха! — и вновь это был смех неискренний, болезненный — он смеялся, и, в то же время, по щекам его стекали слезы.

Он не стал сопротивляться, спокойно выпил поднесенный напиток, и так же спокойно, закрыв глаза, погрузился в забытье.

Когда над Альфонсо склонились эльфы, он проговорил:

— Я бы не хотел засыпать сейчас. Видите ли, я поклялся, что пока я не исполню обещанного — не сомкну глаз… Ну, а как исполню — там уж навсегда засну. Понимаете — через несколько дней сон уже вечным станет — понимание этого и придает мне сил… Это кошмарный будет сон!..

— Вы боитесь потерять сколько то времени? — участливо спрашивал эльф, поднося к его губам фляжку. — Ничего — и во сне вы не сколько не потеряете. Вам же главное — путешествие. Так вот: пока спать будете, наши сани неустанно будут вести вас к Серым гаваням, та что…

— Нет, нет! — быстро перебил его Альфонсо. — Мне ни мгновенья нельзя терять — все одно — в каждом мгновенье бодрствованья что-нибудь да успею сделать! Я прошу — оставьте это питье для иных!..

Но эльф не слушал его, почитая, что — это уже бред безумного. Но вот Альфонсо перехватил фляжку, сжал ее с силой, с треском смял, вырвав из рук эльфа, с силой отбросил в сторону…

Все-таки, у них была еще одна фляжка, и теперь сразу несколько эльфов пытались его удержать, когда как еще один, вливал питье ему, в насильственно раскрытый рот. Он отплевывался, он рычал раненным хищником, а тут еще Нэдия пришла ему на помощь — завязалось тут что-то отчаянное, неразборчивое, стремительное — громко залаял Гвар, но так и не стал нападать на эльфов. Вдруг, Нэдия выхватила из ножен одного эльфа клинок, — удар нанесла…

* * *

Здесь вынужден я прервать течение этой скорбной истории.

Это случилось вчера, в вечерний час, когда я, с превеликим трудом, смог проковылять к окну. Воздух был темно-серым, падал снег, и было так неуютно, так морозно, что хотелось сжать голову, да и застонать, отвернуться от этого унынья безжизненного. Помню — взвыл ветер, а вместе с ним — где-то на развалинах деревни — голодная волчья стая. Подумал тогда: «Как же хорошо, что меня оберегают стены, что от камина исходит хоть какое тепло…» — и тогда я увидел маленькую, одинокую фигурку, которая черным холмиком медленно двигалась по темнеющему снежному полю. Я сразу узнал ее: она как-то приблизилась ко мне — это была маленькая девочка, именем Нэдия, которая раньше приносила мне из деревни молоко, хлеб и прочие дары добрых крестьян. Я даже забылся, крикнул ее по имени, и она, несмотря на то, что нас разделяло не менее двух верст ревущего ветра, повернулась взглянула прямо на башню. Однако — тут же и повернулась, пошла куда-то, еще быстрее, нежели прежде.

А я то думал, что она, вместе с иными уже в лучшем мире пребывает. Я понимал, какая страшная смерть ей грозит, понимал, что не пойдет она и к башне, так как, уже перепугана, считает, что и здесь волки — я решил спасти ее во что бы то ни стало. Нацепив немногочисленную свою одежку, тут же стал спускаться, и, через несколько минут уже был у нижней двери; да — для меня это очень быстро. Открыл дверь, а там — ударила эта стена воздуха леденящего, и такая то плотная стена, что понял: коли переступлю порог, так уж и не возвращусь назад, развалина я старая. Однако, все-таки, переступил — уж думал, что и закончится на этом рукопись, что никогда и не вернусь сюда… да что теперь об этом вспоминать, когда вот сижу и пишу.

Ее уже нигде не было видно, а тропу давно уже не было видно, ноги глубоко утопали. Прошел я только шагов двадцать, а тут уж и чувствую, что сил не осталось более — а за ней то еще две версты! А, все равно, пошел — понимал, что в этом долг мой — шел, не останавливаясь… падал, кажется; замерзал, помню — волки выли, и так то отчаянно, так то дико — кажется, приближались они. Совсем черно стало, за снежинками невидно ни зги. Снег мои следы заметает… Нет — не хочу того отчаянья вспоминать.