Буря

И вот лев и пантера вновь преобразились — на этот раз они приняли обычные свои обличии, и вот — стояли друг против друга — руки эльфа уходили куда-то во складки черного плаща, и стекала по ним кровь; вообще вся одежда эльфа была изодрана, а кровоточащие шрамы покрывали и тело и лицо. Так же, изодран был темный плащ и на Хозяине — из него, словно туманный кисель выплескивалась тьма, и медленно оседала к земле. И все, кто видел это замерли — все забыли себя, все только ожидали, что же будет дальше. И все чувствовали, то воздух вокруг этих двоих полон течений схлестнувшейся силы; и воздух дрожал от напряжения, и все, до последнего орка понимали, что Хозяин вовсе не так силен, что он напрягает все свои силы, и что еще неизвестно на чьей стороне будет перевес. Некоторые орки даже потупились, не в силах выдерживать этого доходящего до них напряжения — они попытались было отступить в коридор, да там уж все заполнено было.

— Сдаешься ли?! — выкрикнул Хозяин. — Сейчас раздавлю тебя!

Эльф заскрежетал зубами, но потом вырвал из себя:

— Пусть я один, пусть я во тьме,
Но образ есть любви во мне;
И он сильнее колдовства, сильнее смерти, горя, зла,
И помню, как любовь цвела!
Мгновенье неба и любви —
То стоит пролитой крови!

Но тут это пенье подхватил леденящий голос, и был он так силен, что с леденящим звоном задрожали стены залы:

— Любовь в крови, любовь в крови;
Но кровь уйдет — любовь ты больше зови.
Потухнет сердце, хлынет мрак,
Поймешь, что был ты лишь дурак:
Что вся любовь — лишь твой обман,
И с кровью выльется из ран!

И от этих слов — от мрачной, веками накопленной в них силы; вздрогнул, пошатнулся Эллиор. В это же мгновенье, двинулись вперед орки, пока еще неуверенно, но ясным становилось, что, ежели Эллиор не выдержит, то ничто их уже не остановит. Даже стены потемнели, будто кровь запеклась, и, казалось, что это одно огромное око с гневом смотрит на них. Со свисающего к озеру сталагмита сильно заструилось что-то напоминающее кровь. Вообще, затрещала вся зала, и, казалось, что вот теперь разорвутся эти стены, и захлестнется все кровью.

И, в это мгновенье, бросилась к Эллиору Вероника. Эта девушка простояла все время в стороне, и никто не видел, как пылали ее очи; никто не слышал, с какой болью вздохнула она, когда Эллиор покачнулся. И вот она уже была рядом с эльфом, нежно обхватила его за плечи, и зашептала:

— Нет ничего сильнее любви! Любовью был создан этот мир! И все они — Да, Да! Это — как прозрение мне свыше!.. И этот вот когда-то был из любви создан!

— Да! Да! — выкрикнул, дрожащим голосом Сикус. — И я Ему уже говорил это. Так и есть — вначале Он был светом, любовью; ну а все остальное — то уж прицепилось потом!

И воспарял от этих слов Эллиор; вновь он выпрямился, и с силой, большей, чем когда бы то ни было, загремел его могучий, светлый голос:

— Ты крапинка лишь зла,
В круженье океанов света.
Я помню — тучка черная плыла,
В сини небес, в златом сиянье лета!

Она стремилась, но одна,

И вскоре в свете растворилась —
Такая всем судьба дана:
Мой Брат! — душа твоя в любви родилась!

От силы этих слов, от веры в них заключенной — содрогнулся, отшатнулся Хозяин. Вместе с ним, отшатнулись и орки — некоторые из них даже завопили испуганно, про «могучего, эльфа-кудесника, который всех их сейчас заколдует». Тут началась даже некоторая паника, давка: орки страшно бранились, толкались, однако, в коридоре застряли и все никак не могли выбраться. А Хозяин все дрожал, но вот, вдруг резко распрямился и…

— Ты, светлый дух! Смотри на орков:
Родятся, множатся и мрут;
Без светлых слов, без этих толков —
Дерутся, мясо эльфов жрут.

Когда-то светлые, но что им —

Теперь до света, до любви;
Вопят: «Мы скоро новый мир построим;
Мы мир построим на крови!»

Ты говоришь, что мир весь светел;

Взгляни ж ты в ночи глубину —
И где ж любовь ты там приметил,
В пустотах там ее одну?!