Буря

«Бесы» принялся хохотать еще громче, и тогда же — подхватили и его, и адмирала на руки, понесли в шатер, выкрикивая скороговоркой:

— Он любовь покажет нам
И излечит этим,
Да — урок он даст чертям,
Мы весной засветим!..

И они внесли их в шатер Келебримбера, где, в углу, на темном покрывале лежала мумия — ее тут же подхватили, хотели усадить, но, так как она не гнулась — каким-то бесформенным слепком установили, возле стены. Все это приводило бесов в восторг — они прямо-таки заходились хохотом, подпрыгивали. Между тем, в стенах стали появляться разрезы, и в них просовывались полуразложившиеся лики — они тоже выкрикивали что-то, но Альфонсо уже не слышал что — так как вновь начинала у него кружиться голова, ноги подгибались. И вот он повалился на колени, и так, на коленях, выговаривал:

— А я, все-таки, верю, что любовь спасет нас. Меня же окружают братья и отец — пусть и позабыли они, кто они на самом деле… Но вот выслушайте: эту историю рассказывала она печальная дева, когда мы в крепости жили. Помните — вам тогда лет по двенадцать исполнилось — и вы еще не знали никаких надрывов, и к морю ходили, любовались им. Тогда к нам приехали артисты — сначала выступали на центральной площади, а потом… потом, уже к ночи, пошел дождь (дело летом было), но эти актеры не приняли приглашение нашего управителя, и остались под навесом, на той самой площади. Они хотели прощаться с простым людом, да и не привыкли к стенам… От них веяло чем-то запредельным: казалось, что они уже мертвы, и, все-таки, наших суеверных, боязливых людей, словно магнитом к ним тянуло — пришли даже и женщины с детьми. И ты, Вэлломир, и… вы, Вэлласы, были там. Нам не хватало места под навесом, нам на головы лил сильный дождь, но мы даже и не замечали этого — слушали девушку, которая стояла у самого пламени. Иногда казалось, что языки огня оплетают ее, и тогда сердце как то непостижимо и сладостно сжималось — раз столб пламени взвился, объял ее волосы — многие вздрогнули, но никто не вскрикнул — все слушали, боясь пропустить хоть слово.

* * *

Звали их Зигфридом и Табасом. Родились они в одном маленьком, утопающем в зелени садов городке, и, так как, домики их родителей стояли рядом друг с другом, то и подружились они с раннего детства. Хотя им было тогда не больше четырех лет, потом на всю жизнь запомнилась первая встреча: Зигфрид полз по ветви яблони, а Табас — по ветви вишни. Эти древние деревья смыкали дружеские свои объятия над оградой, и там, где они смыкались, мальчики и встретились. Сначала они испугались, ибо каждый принял другого за древесного духа — однако, потом, когда все выяснилось — долго еще потешались над своим страхом.

В дружбе прошло и детство, и юность — это было сильное, преданное чувство. Они общались каждый день, делились всеми тайнами, переживаньями, чувствами — и, когда и того и другого отхватила первая любовь, то только с другом единственным поделились они этой сокровенной тайной. Они стали как бы половинками одного сердца, и не мыслим был один без другого.

Они были однолетками и, когда и тому и другому исполнилось двадцать три года, когда первые их влюбленности ушли, как вешние воды — оказалось, что оба влюблены в одну деву. Это было совсем не удивительно, ежели учесть, сколь схожи они были характерами. Они видели ее, взошедшую на стену, встречающую зарю — это чудное виденье стало самым дорогим, и для того, и для другого. Потом они узнали, что она дочь их короля, и что ее суженый — заморский принц — поняли, что она недостижима. Была печаль, но светлая, творческая — и их дружба только окрепла с этого дня. Вдвоем ходили они, говорили о ней, но, конечно же — это не были пошлые сплетни — они же были одним сердцем, и каждое слово было пламенем влюбленного, и они, общаясь так часами, даже и забывали, что рядом иной человек. А сколько стихов, песен было сложено во славу ее — они ходили среди полей, лесов, пели вместе с птицами, плакали вместе с дождем, сияли с радугой, бежали с ветром, и даже не замечали, что поют уже не во славу девы, но во славу всему миру, с которым сливались каждодневно — они даже и не замечали, сколь счастливы были в эти дни — они испытывали постоянное чувство влюбленности, творили — в общем, жили так, как и подобает жить человеку. И все знали, что нет друзей более близких, чем Зигфрид и Табас.

Так продолжалось примерно год, а потом пришла беда.

В один из ясных весенних дней, затемнилось небо над городом, а затем — громадный темный дракон опустился на главной площади; свернулся клубком, но и так — едва там уместился, а хвостом разрушил несколько зданий. Выдыхая клубы раскаленного дыма, он зарычал так, что все горожане, хоть и зажали уши — отчетливо слышали, каждое его слово: