Среди партизан было много девушек. Сергей подумал: может быть, и Мадо так воюет — с винтовкой среди зубастых гор?.. Как все переменилось! Трудно поверить, что это может кончиться, Мадо займется живописью, Лукович будет сдавать зачеты, а я начну снова спорить с Бельчевым о стандартных мостах… Был мир, и мы не могли себе представить войну, а сейчас я не представляю мира, хочу и не могу представить. Почему-то мне кажется, что в первую минуту будет очень тихо, как в Сталинграде после капитуляции, день будет мягкий, безветренный, может быть серый московский денек, когда накрапывает мелкий дождь. И все будут улыбаться… Может быть, когда кончится война, я узнаю, что с Мадо, жива ли она?..
Елагин со взводом саперов разминировали шоссе. Здесь произошел танковый бой. Наши потеряли три «Т-34»; был ранен майор Приходько. Вывели из строя два «тигра» и две маленьких машины. Немецкие танки повернули к западу. Начался штурм города. На окраине была старинная крепость, построенная турками. Сергей решил пустить в ход подрывников. Около полудня майор Лессинг, который сидел в подземельях крепости, приказал поднять белый флаг. Огонь прекратили; все считали, что на этом дело закончится; послали к немцам, сидевшим в центре города, парламентера, который сообщил им, что майор Лессинг приказал прекратить сопротивление. Но немцы оказались эсэсовцами из другой части и капитулировать отказались. Бой длился день, ночь, половину следующего дня; управляли им полковник Иованович и Сергей. В четыре часа дня пришли артиллеристы югославы и сказали, что последние немцы вылезли с поднятыми руками.
До этого город казался пустым. А сейчас все улицы были полны народа. Начался праздник, обнимали русских, танцовали коло, и огромный хоровод то разворачивался на площади среди кленов и лип, то, как длинная змея, полз по улицам и снова сплетался на зеленой лужайке неподалеку от крепости. Солнце еще озаряло слабым розовым светом зубцы нависших над городом гор, а на узких улицах уже синели сумерки.
Сергей шел с Мирко по одной из таких улиц. Сзади шли восторженной толпой девушки, дети; они кричали «Мос-ква! Бел-град!» Вдруг раздалась очередь. Сергей понял: из того подвала… Мирко стоял, окаменев. Сергей выхватил у него гранату, вцепился в нее зубами, швырнул в подвал. В то же самое мгновение он упал навзничь.
Его отнесли в городской госпиталь. Город замер, как замирает дом, когда в нем тяжело больной; не было больше ни песен, ни криков. Возле госпиталя толпились девушки, спрашивали, как русский, не нужно ли ему перелить кровь.
Бред Сергея был бурным, ярким и поспешным, как его жизнь. Он то перелетал из Москвы в Париж, а внизу все горело; то карабкался на скалу и там была Валя с венком на голове, как Офелия; она говорила «добре дошел» и падала в ущелье. Воронов строил очень длинный мост, и когда Сергей спрашивал, что это за река, Воронов смеялся: это не река… Но что это? Он едет по бесконечному мосту и не может понять, кто рядом в «виллисе» — Вида или Мадо?.. Наверно, Мадо, она поет: «Солдат воевал десять лет»… Сколько я воевал? Сейчас снова бой… А потом все стало утихать, как море, когда спадает ветер. Над ним сидела Нина Георгиевна, говорила: «Сереженька, это совсем не страшно», и он отвечал: «Я не боюсь, мама. Мне очень хорошо. Вот я и приехал домой. Правда, что я в России?..» И омытое дождем подмосковное поле с бесхитростными цветами было последним, что прошло в его сознании. Мертвый, он походил на живого — не было на его лице ни печати страданий, ни холода смерти; он как будто продолжал итти по полю, заросшему травой и ромашками.
Потом подполковник Вершинин говорил Вельскому:
— Лучший сапер в корпусе… А погиб ни за что…
Вельский рассердился:
— То есть как «ни за что»? Вам рассказывали, как его хоронили? Не только весь город, из деревень пришли. Полковник-югослав речь произнес: «Советский офицер погиб, защищая наших жен и детей…» Мы им многим обязаны. Я не говорю о военной помощи. Как они могли нам помочь, когда на нас навалилась вся немецкая армия с приложениями? А они за три тысячи верст, и даже ружей у них не было… Я говорю о другом — кто в сорок первом честно дрался? Только мы и они. Неважно, что их было мало, важно, что они себя не щадили… Я майора Влахова очень высоко ценил, для корпуса это большая потеря, но погиб он так, что остается только преклониться…
Сергея похоронили на площади под старым кленом. Могила была покрыта последними цветами осени — яркими георгинами и настурцией. А вечером женщины зажигали свечи, и маленькие огни, все время колыхавшиеся, как будто выражали страсть остановившегося сердца.