Буря кристаллов. Часть 4. Хронокопия (СИ)

Они опускались в темноту. Очень быстро, судя по всплывающим навигационным данным, но казалось - медленно, с тревожной осторожностью. Тьма пропускала нехотя, обтекала мутными призрачными потоками и уходила вверх, к свету, от которого они бежали, уходя на глубину. Сквозь купол авиетки и боковины, ставшими прозрачными по команде пилота, была видна закрытая кастрюля платформы с хронокопией. Ровный, рассеянный свет, испускаемый их машиной, объединял авиетку и посудину криминалистов в мутное зеленоватое облако. Погружаясь чуть ниже и правее них, платформа тревожно вспыхивала огнями, но их свет размывался, не в силах освятить тьму океана.

Ларский поморщился, полеты сквозь космос он не выносил, но и это местечко не казалось ему более уютным. Хотя по его личной шкале дерьмовых смертей, быть раздавленным водяным прессом чуть приятнее, чем долгие секунды набухать и прожариваться в свете Солнца, пока не лишишься сознания, потеряв весь кислород в теле.

За десять минут, пока они добирались до точки входа в океан по координатам эвакуационного предписания, никто не сказал ни слова. Говорить в ситуации тягостного радио молчания желания не возникло. Озвучивать страшные мысли страшно вдвойне. Отрабатываемые на учениях протоколы безопасности помогали полицейской команде действовать на автомате, они бы и не сбились, случись что, и если бы пришлось стрелять или запускать маскировочные проекции. Но ничего не происходило. Совсем ничего. Невысказанные мысли и ожидание неизвестного только усугубляли тревогу. Ларский был не в состоянии думать о деле, о возможных свойствах и мотивах предполагаемого врага, мысли опять путались, и ему казалось, что они движутся не к спасительной гавани, а в пасть чудовищу, их приманившему и поджидающему.

Он хорошо знал историю, знал, как спокойная жизнь даже одного поколения рождает у следующего нутряное чувство защищенности, невозможности страшной, разрушающей катастрофы в течении их размеренной жизни. Нет, разум пытается отрезвить ничем не обоснованное, но крепчающее на пуховой перине благополучия чувство веры в защищенность правительством, государством, богом. Разум просчитывает возможные угрозы, оценивает принятые меры, выискивает новые. Но все это механическая, разрозненная работа. Потому что внутренний голос нашептывает "ничего не случится, перестань, ничего не может случиться". Нельзя сочинить великолепную, пленяющую души людей арию, если внутри тебя не поет чувство и вера. Нельзя отразить внезапное и яростное нападение из-за угла, если не превратишь свое тело в автомат, спасающий твою жизнь без участия разума, или если твои нервы не обнажены и ты не ощущаешь себя под вечным прицелом. Но это уже не человеческая жизнь, а безумие.

Поэтому вся история человечества - это благодушная ленивая дрема или самонадеянное раздувание щек, сменяемые гранью гибели и отчаянной мобилизацией. Вот и сейчас они слишком долго задирали нос всемогущества, и по всем признакам по нему, в конце концов, прилетело.

- Штаб, дайте точку входа.

Рассеянное и медлительное свечение от спускающихся аппаратов двинулось глубже и дальше, коснулось в проступившей в толще воды глыбы и потекло по ее почти изящным сочленениям. Прямо под ними уходила в темную глубину и в стороны гигантская подводная снежинка. Ее стройные изящные плечи сияли и подрагивали - эффект от защитной силовой сетки. Конец тягостного пути - база глубоководного присутствия ZD, принадлежащая штабу полицейских сил реагирования по Латинской Америке.

- Вы опознаны, берем управление на себя. Платформу отправляем в сектор криминалистики, вас - в оперативный. Возражения есть?

Наконец-то - первый голос в эфире и вполне спокойный. Есть надежда, что здесь я выясню, что происходит.

- Никаких, - сказал Ларский на вопросительный взгляд пилота, - ведите нас.

Авиетка спустилась еще ниже, взяла правее и пошла вдоль вытягивающегося в облаке света стройного, оборудованного симметричными ответвлениями двухкилометрового луча снежинки. На концах ответвлений свет выхватывал пятигранные соты, их гипертрофированные ребра были такие же, как у космических крейсеров. Гладкий бок океанской рыбы мелькнул над прорисованным мягким свечением ребром и исчез, как призрак, случайно забредший в покинутый и погруженный в темноту дом.

Здвински смахнул голограмму боевого слежения и яростно почесал нос.

- Надеюсь, здесь мы поймем, какого рожна происходит?

Кто-то скептически хмыкнул, и они нырнули внутрь.

Свет сразу плеснул в прозрачные бока авиетки, принося с собой картину парковочного сектора, пустого, оснащенного только кронштейнами и манипуляторами репарантов вдоль широких панелей. Авиетка застыла на парковочных стапелях, выпуская их из ложементов и открывшегося проходом борта. Все потянулись к выходу.

Они уже были снаружи, когда интеркомы запищали, обнаружив каналы связи. Только все выбрались из авиетки, как сверху посыпались минилинкболы. Таких Ларский еще не видел - желтые, лучащихся радостной улыбкой голопроекции колобков. С ушами и хвостиком. Никита вытаращил глаза.