— Ты знаешь песню «Последний из великанов»? — спросила Игритт. — Тут нужен голос пониже, чем у меня. — И она запела: — «О-о-о! Я последний из великанов, народ мой исчез навсегда».
— «Когда-то мы правили миром, но те миновали года», — загремел, вторя ей, Тормунд.
— «На смену великим и сильным ничтожный пришел человек», — присоединился к ним Рик Длинное Копье.
— «Он занял леса и долины и выловил рыбу из рек», — гудели великанскими голосами Игритт и Тормунд.
Песню подхватили сыновья Тормунда Торегг и Дормунд, дочь Мунда и все остальные. Копья застучали о кожаные щиты, отбивая такт, и хор грянул:
Игритт допела песню со слезами на щеках.
— О чем ты плачешь? — спросил Джон. — Ведь это только песня. Великанов сотни — я сам видел.
— Сотни, сотни, — огрызнулась она. — Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Ты… ДЖОН!
Шум крыльев внезапно послышался над самой его головой. Джон обернулся и увидел перед собой голубовато-серые перья. Острые когти вонзились в лицо, и мир наполнился красной болью. Клюв навис над Джоном, не оставляя времени выхватить оружие. Отшатнувшись назад, Джон упустил стремя, конь в панике метнулся вбок, и он почувствовал, что падает. Орел продолжал терзать его когтями, крича и хлопая крыльями. Мир перевернулся вверх ногами в хаосе перьев, лошадиной шерсти и крови, и земля рванулась навстречу.
Опомнившись, он сообразил, что лежит ничком со ртом, полным грязи и крови, а Игритт стоит на коленях с костяным кинжалом в руке, прикрывая его собой. Крылья еще шумели, но орел уже скрылся из виду. Мир стал наполовину черным.
— Глаз, — в испуге сказал Джон, потянувшись рукой к лицу.
— Это только кровь, Джон Сноу. Глаз цел, он только кожу с тебя содрал.
Лицо горело. Джон, протирая от крови левый глаз, видел правым орущего Тормунда. Потом застучали копыта, закричали чьи-то голоса и заклацали старые сухие кости.
— Эй ты, Костяной Мешок, — рявкнул Тормунд, — отзови свою паскудную птицу!
— Паскудная птица — это твоя ворона! — крикнул в ответ Гремучая Рубашка. — Валяется весь изодранный, точно паршивый пес! — Орел уселся на пробитый череп великана, служивший Костяному Лорду шлемом. — Я приехал за ним.
— Ну так бери его, — сказал Тормунд, — только сначала достань меч, потому что я достану свой. На этот раз я сам выварю в котле твои кости, а череп возьму вместо ночного горшка. Хар-р!
— Когда я проткну тебе брюхо и выпущу воздух, ты станешь меньше этой вот девчонки. Отойди, не то я скажу Мансу.
— Так это Манс его требует? — встав, спросила Игритт.
— А я что толкую? Пускай поднимается на свои черные ноги.
— Ступай тогда, раз Манс зовет, — нахмурился Тормунд.
Игритт помогла Джону встать.
— Из него кровь хлещет, как из резаной свиньи. Поглядите, что с ним сделал Орелл.
Способна ли птица так ненавидеть? Джон убил одичалого по имени Орелл, но часть души убитого перешла в орла. Золотые глаза смотрели на Джона с холодной злобой.
— Иду, — сказал Джон. Кровь продолжала течь, заливая глаз, и щека горела огнем. Джон потрогал лицо, и его черная перчатка стала красной. — Только коня поймаю. — Призрак был нужен ему больше, чем конь, но волк еще не вернулся. Может быть, он теперь за много лиг отсюда и гложет убитого им лося. Пожалуй, оно и к лучшему.
Когда Джон подошел, конек шарахнулся от него, испугавшись крови, но Джон успокоил его тихими словами и поймал за узду. Сев в седло, он справился с приступом головокружения. Надо бы перевязать рану, но это потом. Пусть Король за Стеной посмотрит, что со мной сделал его орел. Размяв пальцы правой руки, Джон повесил Длинный Коготь за спину и подъехал к Костяному Лорду. Игритт со свирепым видом ждала, сидя на своем коне.
— Я тоже поеду.
— Убирайся. — Костяной Лорд громыхнул своим панцирем. — Меня послали за вороной, тебе там делать нечего.
— Я вольная женщина и еду, куда хочу.
Ветер швырнул снег в глаза Джону, и он почувствовал, как кровь замерзает на лице.
— Ну что, болтать будем или поедем?
— Едем, — сказал Костяной Лорд.
Они проскакали около двух миль вдоль колонны, сквозь летящий снег, проехали через скопище обозных кибиток и перебрались через Молочную в месте, где она закладывала большую излучину к востоку. Лошади проламывали копытами тонкий лед на мелководье. У восточного берега река была глубже, метель еще сильнее, и даже ветер казался более холодным. Над лесом уже сгущалась ночь.