Буря на озере

Шугалий подумал, что Федор Антонович небось придерживает дефицитные лекарства и получает с них какой-то "навар", но сразу же устыдился своей мысли, - его встречают как самого почетного гостя и будут угощать обедом, а он уже начал подсчитывать доходы хозяина...

На пороге комнаты, из которой пахло чем-то вкусным, стояла Нина.

Она улыбалась им, чуть ли не излучала из себя радость. Шугалий не сразу сообразил, что у этой радостной улыбки вполне конкретный адрес, но, даже осознав свою ошибку, не мог расстаться с иллюзией, что хоть какая-то малая толика Нининой приветливости принадлежит и ему.

На девушке было простенькое платьице - штапельное или ситцевое - синее, в белую горошину, обшитое по вырезу кружевом. То ли платье шло Нине, то ли девушка была так хороша, что могла не обращать внимания ни на фасон, ни на моду, но Шугалий невольно залюбовался ею. Нина заметила это, покраснела, но не очень, должно быть, привыкла к восторженным мужским взглядам.

Большая комната на первом этаже, где был сервирован для обеда стол, тоже была обклеена ситцевыми обоями - бледно-розовые цветы на светлом фоне, а на тумбочке у окна в хрустальной вазе стояли белые и розовые гладиолусы: они словно подчеркивали утонченность узоров на стенах, и Шугалий догадался, что именно такие, нежных оттенков гладиолусы поставила тут Нина, а может, и у хозяйки дома тоже утонченный вкус.

Капитан поискал ее глазами, но не нашел. Вместо хозяйки увидел Федора Антоновича, перебиравшего бутылки в зеркальном, освещенном электрическими лампочками баре серванта. Когда Бабинец отлучился, капитан так и не заметил, но факт оставался фактом - Федор Антонович успел надеть домашнюю куртку, роскошную стеганую куртку из темно-зеленого атласа, с гладкими шалевыми бортами. Она делала его еще импозантнее, он как-то посолиднел, и улыбка у него стала торжественнее, хотя, как определил Шугалий, в то же время куртка сковывала его движения, - видно было, что он не часто надевал ее, должно быть, лишь в торжественных случаях, по крайней мере подобных сегодняшнему.

- Прошу вас, - Федор Антонович не без гордости поднял граненую бутылку с длинным горлышком, - есть виски, настоящее шотландское виски и лед к нему.

Олекса, кажется, не против, лично я отдаю предпочтение водке с перцем, а что вам по вкусу, Микола Константинович?

Шугалий понял, что хозяин напрашивается на комплимент, - он внимательно осмотрел бутылки в баре:

поцокал языком, коснувшись бутылки, на этикетке которой куда-то бежал по своим делам шустрый шотландец в красном фраке.

- "Джонни Уокер"! Это фирма! Если позволите...

- О боже мой, для чего же все тут стоит? - засуетился Федор Антонович. - Разрешите, я вам со льдом, потому что содовой в нашей глуши...

Шугалий пригубил ароматный напиток с чуть заметным привкусом самогона. Федор Антонович стоял лицом к окну, и только теперь Шугалий понял, чем удивил его хозяин, - у него были белые глаза. Они были удивительно прозрачны, казалось, сквозь них можно было увидеть, что делается за Федором Антоновичем, и даже странно было, как можно что-то видеть глазами, не отражающими света,.

Но Федор Антонович видел, и видел неплохо, потому что дождался, пока Шугалий отопьет, и подлил ему еще виски.

- За наше знакомство, - поднял он бокал, - приятное знакомство, ведь Нинуся рассказала, как вы выручили их там в тот вечер у клуба от проклятых хулиганов.

Он указал Шугалию на стул и сам сел рядом, сразу принявшись угощать его.

- Должен признаться, - сказал он с улыбкой, - что в этом доме, извините за откровенность, любят поесть. Я сам не чураюсь плиты и вовсе не стыжусь этого. Уверен, что дичь, например, может готовить только мужчина. Ну, как бы вам это объяснить? Дичь требует остроты, вина или уксуса, перцу и иногда пряностей, даже запах здесь имеет значение, а женщины с их склонностью к сладкому и парфюмерии вряд ли смогут приготовить ее. Кстати, сегодня у нас вепрятина. Конечно, не то, не то... Мороженое мясо - это уже не то... - Выпятил губы и осуждающе помахал в воздухе короткими, поросшим-и рыжими волосами пальцами. - А пока прошу вас отведать этих помидоров. Раннего посола, с чесноком и сельдереем, и в дубовой бочке. Федор Антонович взял двумя пальцами большую красную сливу и, зажмурясь, высосал ее, оставив сморщенную кожуру. - Помидоры хороши только из дубовой бочки, кстати, огурцы тоже. Позвольте я налью вам еще рюмочку под грибочки. Возьмите из этой тарелки, прошу вас: соленый рыжик - лучший гриб, белый по сравнению с ним...

Он таки был прав, и Шугалий отдал должное и соленым рыжикам и действительно вкусным помидорам.

Вдруг Федор Антонович вскочил.

- Борщ готов, - сказал он уверенно. Откуда он узнал об этом, так и осталось для Шугалия загадкой, но действительно в двери появилась женщина с огромной фарфоровой супницей. Она поставила ее на середину стола, улыбнулась Шугалию и сама представилась:

- София Тимофеевна.

Шугалий встал, не зная, выходить ли ему из-за стола, чтобы пожать хозяйке руку, или ограничиться поклоном, но она сама разрешила его сомнения.