Буря настигнет

Специально? Я не сдержался: вложил пипетку в рот глубже, чем прежде, и принялся ее вытаскивать, когда бесовка начала сосать. И вновь засунул глубже. Свободная моя рука машинально опустилась на член. Мать твою… Он опять стены долбить готов. Или этот соблазнительный рот. Я медленно двигал пипеткой и с такой же скоростью вел пальцами по члену.

Но джем закончился, высосала до конца, мне не оставила капли. Я с неохотой вытащил пипетку и с удовольствием ее облизал.

— Не знаю, что это…

— Попробуй угадать, одна попытка у тебя есть.

— Вообще даже… Может, ежевика? Не помню, какая она на вкус.

— Неправильно. Это малина с гранатом.

— Ах вот как! — Она слепо махнула рукой, ухватила меня за халат на плече и потянула на себя. — Подвох, значит?

— Я ведь предупреждал, будут сложные варианты. Готова к неприятному? Если будет больно — говори стоп-слово.

— Больно? Если будет больно, я не просто скажу стоп-слово, а так само больно сделаю тебе! — Бесовка слабо толкнула меня в плечо и положила руки вдоль тела. — Я жду.

— Кстати, вполне возможно, тебе понравится.

Я ущипнул себя за запястье — боль иголками разлетелась под кожей — и приготовился стискивать раза в два слабее. Пальцами я нежно погладил тонкую шею, зажал между ними кожу, потянул, надавил и отпустил. Беатриса вдохнула воздух через приоткрытый рот, но молчала. Я ущипнул чуть ниже, возле ключицы.

— Не волнуйся, синяков не будет. Не очень больно?

— Не очень…

— Можно чуть сильнее сжимать? — спросил я, покрывая щипками зону декольте. На золотистой коже расцветали красные розы.

— Не надо сильнее, — пробормотала она.

Мои пальцы двигались вдоль чашечек бюстгальтера, вырез майки давно съехал ниже. Я приподнял край левой чашечки и ущипнул за верхнее полукружие груди. Бесовка ахнула. Пока она не очнулась, я заглянул за край правой чашечки и так же ущипнул.

— Ирий! — Улыбаясь, она взметнула руку, не прикрыла грудь, а шлепнула от души меня по плечу. Я раззадорился. Когда я буду ее трахать, она расцарапает мне спину до кровавых полос? Увидеть бы ее дикой, озверевшей от мощи удовольствия.

— Продолжим?

— Да. И все-таки мне жарко.

Пока я набирал в пипетку джем из следующей, шестой, банки темно-синего цвета, бесовка снимала куртку. Мой взор приклеился к изгибам женского тела — белая майка почти ничего не скрывала. Но если снять ее вместе с бюстгальтером, будет лучше. Повторить бы руками изгибы, смять округлости, прижать крепко к себе хрупкое, беззащитное тело и вбиваться в него с безумием. Я вновь опустил руку на напряженный член: погонять или запрячь в узду? Не дает покоя.

Беатриса обсасывала пипетку недолго — она спешила ответить и, видимо, получить приятное вознаграждение.

— Это просто. Черника.

— В точку.

— Сколько еще неоткрытых банок?

— Две.

Она едва заметно поджала губы и расслабила их. Неужели рассчитывала, что, как закончится джем, закончится игра?

— Ты уже отгадала пять из восьми, то есть большую часть. А это значит… — Я взял тиклер и поласкал ей шею. Кожа красноватая после щипков, более чувствительная, чем прежде. — Значит, ты заслужила главный приз.

— Какой? — В ее голосе задрожала хрипотца.

— Я объявлял вначале. Потерпи немного.

Перья описывали круги на зоне декольте, подбираясь к груди. Я поддел пальцем чашечку бюстгальтера и пощекотал дразнилкой затвердевший сосок. Беатриса могла бы оттолкнуть меня, сказать стоп-слово, но тогда игра остановится и она лишится главного приза. Поэтому не помешала? Или потому что отдалась наслаждению? Я повторил со вторым соском, чуть дольше задержался, задевая его легкими перьями. Коснуться бы его языком, сжать слабо зубами, всосать губами.

А в то же время неспешно двигаться в ней, растягивая удовольствие.

Дурею… То жажду скорости, то нежности. Чего ждет она? Как найти ответ в ее движениях, выражении лица, вздохах, голосе?

Но пока пришла очередь седьмой баночки, темно-сине-фиолетовой, почти черной. Бесовка проиграет. Это ежевичный джем. Она минутами ранее сказала, что забыла, какая на вкус ежевика. Я заранее предвкушал шаловливое наказание, когда набрал пипетку джема и дал Беатрисе ее пососать. Она втянула в себя все и долго молча лежала, облизывая губы, пока я доедал остатки из банки.

— Сдавайся.

— Дай еще.

— Уже баночка пустая.

— Как?

— Я съел. Вкусный джем, правда?

— Больше нет?

— Высунь язык.

Я обнаглел. Ибо высунул язык и, наклонившись, лизнул кончик ее языка. Она мигом спрятала его за сомкнутыми губами и задумчиво промычала. Я сцепил зубы. Не собирался целовать, но нестерпимо…

— Не распробовала. Дай еще.

Пальцами я зафиксировал изящный подбородок и впился в губы. Она податливо приоткрыла рот, впустила мой язык. Мы легко нашли один на двоих ритм, с которым двигались наши рты. Я то увеличивал напор, то отступал, то ласкал, то готов был вгрызться в нее. Пусть внешность не Беатрисы, но движения ее — ее слюна, тепло, запах. Мои руки, упираясь в постель, подрагивали — я еле-еле сдерживался, чтобы не пустить их в ход. Рановато. Еще один неизведанный вкус ждет. Я собрал волю в кулак — и резко разорвал поцелуй. Теперь бы приструнить похоть — в паху горело.