Буря перед бурей. История падения Римской республики

С целью обеспечить выполнение этого решения на Сицилии, в 104 г. до н. э. претор Публий Лициний Нерва учредил трибунал, чтобы изучить списки, включавшие в себя сотни тысяч рабов, и определить, кого следовало отпустить. За первую неделю он смог выявить и освободить восемьсот рабов. Но поскольку на кону стояли огромные прибыли, против Нервы выступила коалиция сицилийских землевладельцев, потребовав его закрыть трибунал. Взятками и угрозами они убедили Нерву не давать хода прошениям об освобождении, с которыми рабы будут обращаться в будущем.

Но к этому моменту слухи об освобождении уже зажили своей собственной жизнью. Теперь каждый раб считал почту своим билетом на свободу. Когда трибунал, освободив всего восемьсот человек, прекратил свою работу, рабы по всему острову взъярились от гнева. На юго-западном побережье вспыхнуло вооруженное восстание, и несколько сот рабов заняли гору Каприан. За неделю силы повстанцев увеличились до двух тысяч человек. Усмирять их послали наспех собранное сицилийское ополчение, но при первых же признаках близкого сражения его члены побросали оружие и бросились наутек. Когда весть об этой победе разлетелась по округе, численность армии рабов в мгновение ока выросла до двадцати тысяч человек.

После мятежа, послужившего толчком, Второе восстание рабов стало развиваться по тому же сценарию, что и Первое. По сути, они настолько похожи друг на друга, что некоторые ученые даже полагают, что античные историки, желая заполнить недостающие пробелы, попросту выполнили с деталями второго восстания столь знакомую для пользователей компьютеров процедуру «скопировать-вставить». В итоге и в этот раз пророк из сирийских рабов собрал мятежников и объявил себя царем – хотя звали его уже не Антиохом, а Трифоном. Потом – как и за тридцать лет до этого – на другом конце острова вспыхнуло второе восстание под предводительством киликийца Афиниона. Сицилийцы опять воспылали надеждой, что армии врагов перебьют друг друга, и опять пали духом, когда те объединились. Но как бы ни походили детали, Второе восстание рабов отнюдь не было вымыслом, а представляло собой вполне реальный мятеж, опустошавший Сицилию в последующие три года.

Тем временем римские популяры, демонстрируя свою силу, постоянно обрушивали на сенат огонь критики и во второй раз избрали Мария консулом. На деле, кроме его переизбрания, выборы 105 г. до н. э. принесли еще один беспрецедентный результат. Вторым консулом стал Гай Флавий Фимбрия – еще один «новый человек». Никогда еще в истории Рима двое novus homo не делили между собой высший государственный пост.

Популяры обеспечили избрание своих членов и на должности магистратов пониже. Хотя свидетельств тому не так много, 105 г. до н. э. наверняка стал годом избрания претором Гая Меммия – пылкого трибуна в 111 г. до н. э. и главного представителя обвинения в комиссии Мамилиана в 109 г. до н. э. Трибунами были избраны враги оптиматов, такие как Луций Кассий Лонгин[167] и Гней Домиций Агенобарб, очень скоро воспользовавшиеся своим положением, чтобы выместить как личные, так и политические обиды. В этом же году свой первый шаг по cursus honorum сделал еще один амбициозный novus homo. На должность квестора был избран Луций Аппулей Сатурнин, более радикально настроенный и не столь щепетильный, как Гракхи, которому совсем скоро предстояло оказаться в самой гуще политического движения, чуть не обрушившего весь старый сенатский порядок.

Так что пока Марий готовился обороняться от кимвров, эта когорта популяров повела наступление на сенат. Их первой целью наверняка был Цепион, к которому никто больше не питал ничего, кроме презрения. После поражения при Араузионе Народное собрание уже сместило его с консульского поста, а теперь еще и трибун Лонгин провел закон, изгонявший из рядов сената каждого, кого комиций лишил верховной власти. Когда Цепиона вышибли из сената, ему пришлось держать ответ за пропавшее толозское золото. Но к огорчению популяров, на последовавшем вскоре судебном процессе в жюри присяжных оказалось полно сенаторов и Цепиона признали невиновным в краже сокровищ. Его оправдание только подлило масла в огонь ярости популяров.

Затем трибун Агенобарб решил свести личные счеты со Скавром, который, по его мнению, помешал ему стать жрецом. Инициировав против него судебный процесс по пустяковым обвинениям, Агенобарб провел закон, обязывавший избирать коллегию жрецов народным голосованием. Если раньше вакансии служителей культа богов распределялись верхушкой священнослужителей, что позволяло знатным оптиматам считать их своей собственной вотчиной, то теперь жрецов полагалось определять народным голосованием. Случай Агенобарба показывает, насколько трудно на позднем этапе существования республики отделить личные мотивы от политических. После этого Агенобарб, вероятно из личной неприязни, протащил законопроект, укреплявший власть Народного собрания и ослаблявший знать.