Буря Предвестие

– Не могу отказать тебе в просьбе, – приподнял уголок губ Радомир, – бой один на один, на ножах, без доспехов. Если одержу победу я, вы в полном составе переходите под мое руководство. Если проиграю – вы выбираете нового смотрителя, а мое оружие и броня переходят к вам, точнее, к вашему смотрителю.

– А может, у тебя оружие с броней вкупе стоит пару ярилок, а самое ценное ты запрятал в тайничке?

– Броня моя сделана из дубленой кожи, так что это уже дороже твоей цены, десятник. Лук же мой из ясеня, стрелы, коими я обычно пользуюсь, лиственничные, со стальным трехгранным наконечником и оперением чайки. Что скажешь, десятник? Стоят мои пожитки опасности перейти под мое управление?

– Вполне.

И Радомир и десятник скинули свою броню и отложили оружие. Сотник положил на стол свою кожаную куртку, лук и колчан со стрелами. Десятник отложил ножны с мечами и кольчугу. Казалось, что бой будет на кулаках, но оставшиеся в одних льняных рубахах противники достали ножи. Десятник держал в руке охотничий нож с пробковой рукоятью, а Радомир – узкий обоюдоострый кинжал, больше напоминающий шило. Оба поединщика не спускали друг с друга глаз, чтобы не пропустить роковой удар. Они пошли по кругу, стараясь зайти противнику за спину. За плечами десятника чувствовался опыт кабачных и уличных драк со всяким отребьем, которое редко бывает милосердно – уж если пускает в ход клинки, то бьет наверняка. У Радомира же опыт был совершенно другой – служба в разведке предполагает милосердие, только если надо взять «языка» и допросить его. В остальных же случаях установки воеводы были четкими и недвусмысленными: бить так, чтобы жертва не издала ни единого звука. Малейший вздох или стон тут же поднимут на ноги всех, а это предполагает провал в любом случае. Даже если лазутчикам удастся перебить всех супостатов, цель за это время может скрыться или уничтожиться. Впрочем, если отбросить частности, то цели у обоих были схожи – убить противника и не дать убить себя.

Первым провел выпад, обладающий меньшим запасом выдержки, десятник. Радомир отпрыгнул назад, и острие ножа съело воздух. Дождавшись, когда рука с ножом пойдет назад, сотник зашел справа сделал взмах на уровне шеи, рассчитывая полоснуть по горлу.

Десятник, оказалось, знаком с таким приемом и присел, одновременно метя ножом в живот Радомира. Сотник едва успел отвести ее встречным выпадом и отпрыгнуть назад. Десятник попытался пересилить Радомира и распахать ему живот снизу вверх. Это могло бы стоить сотнику жизни, поскольку вместо резаной рана получилась бы рваная, а увязающий в плоти клинок распорол бы внутренности, усугубляя положение. Но Радомир держал крепко, не давая десятнику поднять руку. На ристалище вырисовывалась ничья: стоит сотнику ослабить напор, как охотничий нож тут же вскроет его, как свинью; стоит десятнику встать, как он потеряет нож и исход будет предрешен.

Радомир предпринял странное, на первый взгляд, решение: он ударил десятника кулаком в лицо. На короткий миг тот «поплыл» и этого времени его противнику хватило, чтобы отскочить назад и убрать руку. Когда взгляд десятника снова стал осмысленным, рука с ножом уже продолжала прерванное движение. Он потерял равновесие и упал на спину. Подскочивший Радомир выбил ногой нож, который противник держал в руках, прислонил кинжал к шее десятника и сказал:

– Будь ты каким-нибудь отребьем, я бы просто перерезал тебе горло, но ты воин, и умрешь как воин.

Сотник отвел клинок от шеи и ударил в сердце. Когда он вынул кинжал, на белой рубахе начало наливаться алое пятно, которое все больше темнело.

– Похороните его, – почти по-змеиному прошипел сотник, – только подальше от крепости.

Тела из крепости Страж вынесли, пока дневная смена еще спала, а следы крови затерли , а где не получилось – присыпали землей. Когда проснулась освобожденная от завалов смена, следы боя были почти незаметны, а двор держали люди Берислава. Впрочем, и для дружины, напавшей на крепость, этот налет не прошел даром: у кого-то была порезана рука, кому-то посекло лицо, и на месте рассечения белела тканевая перевязь. Кому-то досталось по шлему палицей или другим ударным оружием так, что пострадавшие пока были не совсем боеспособны. Потерянного в поле дозорного так и не заметили.

Сейчас же Берислав выступал перед своими дружинниками и дневной сменой крепости, пока еще не до конца осознавшей, что произошло ночью, а это требовало внести ясность: