Буря (Сборник)

В тот вечер у меня случилась беда. Наводя через пропитанную стиральным порошком марлю стрелки на единственные брюки, я носком утюга пропорол на самом видном месте дыру. Материал до того износился, что его не только невозможно было зашить, но и пришить заплату. Мама, бабушка, которых я обременил своим несчастьем, и так и эдак вертели брюки, но так ничего и не могли придумать.

— А Лёшины, светлые, в ёлочку! — осенило бабушку.

— Да он в них утонет, — возразила мама. — Да ещё подумают, прости Господи, в штаны наложил.

— А подтяжки на что?

— Так пиджака нет. А в Лешином вообще будет как клоун. Да ещё в такую жару.

— А я подтяжки под рубашку пушу, а её выпушу. А что? Так ходят.

Когда подогнули штанины и я всё это надел, Митя съязвил:

— Как беременный!

— А мы в поясе ушьём — и ладно будет… — тут же нашлась бабушка. — Сымай.

Всё было ушито, подогнано, насколько возможно прилажено, прикрыто сверху рубашкой, и всё равно такого дикого и телесного (в поясе брюки доставали чуть не до груди, подтяжки резали плечи), и душевного («как клоун») дискомфорта я ещё не испытывал. И, придирчиво глянув на себя в зеркало, откровенно приуныл.

— Да куплю я тебе завтра брюки, куплю, — сказала мама. — Когда стемнеет, никто и не заметит.

— Когда стемнеет! Когда ещё стемнеет? Не раньше десяти! А меня уже ждут! И танцы — до одиннадцати!

— Ну и сиди дома! — рассердилась бабушка. — Ишь, генерал какой выискался!

— Скажи ещё — космонавт!

— И скажу!

— Мотоциклетного шлема не хватает, — вставил Митя.

— По шее захотел?

— Ладно! По шее… В зеркало на себя посмотри. Жених, а всё — по ше-эе!

— И чей это, интересно, он жених? — состроил презрительную мину Митя.

— А ты вообще помалкивай. Иди, и через пять минут проверю, какой у тебя порядок.

— Пойдем, баб, мы с тобой тут лишние. Не переживай. Женюсь и заберу тебя к себе, — сказал он и положил бабушке руку на плечо.

— Ишь, шутник тоже!

— Почему — шутник? Я серьёзно.

— Ну пошли, коли так… Порядок, что ль, у тебя в комнате наводить? Ай, хитрец!

Они ушли. А я, насилу высидев до начала сумерек, побежал через сосновый бор к Паниным. Разумеется, никого не застал. Вообще никого дома не оказалось.

«Неужели всем скопом ушли?»

И я направился к парку. В сосновом бору, через который шёл, безраздельно царствовала ночь. Тёплый воздух, насыщенный запахом хвои и трав, пьянил голову, сердце бешено стучало.

Танцы были в самом разгаре. Народу тьма и на площадке, и вокруг. Стайка пшанцов сновала вокруг с крапивой в руках в поисках очередной жертвы. Обыкновенно это были те, про которых пели «никто не приглашает на танцы, никто не провожает до дома». Когда все танцевали, они сидели у деревянного ограждения на скамьях, которыми была обнесена двумя полумесяцами площадка. Их-то, точнее какую-нибудь одинокую «тихоню и не модную совсем», и донимали пшанцы. Просовывали через ограду под лавкой куст крапивы и жогали по ногам. Что тут начиналось! Визг, брань, плевки — всё в изобилии и полном аксессуаре летело в сторону отбежавших на безопасное расстояние и картинно покатывающихся от хохота шалопаев. Но порой и им доставалось, поскольку нарывались они и на таких, которых все же приглашали и провожали. Тут уже было не до смеха. И событие развивалось примерно так. «А ну иди сюда-а! Я кому сказал? Догоню — хуже будет». И это действительно было так. Поэтому всё завершалось чувствительными пинками под зад, так что даже у некрасивых и немодных вызывало жалость. «Ну ладно! Хватит!» Затем следовал увесистый подзатыльник и окончательное примирение. Шалопаи с позором покидали поле сражения. Откуда мне это известно? А сам когда-то таким был. Да-а! И пинки получал, и подзатыльники. Если тебя засекли, скрываться бесполезно. Всё равно когда-нибудь попадёшься. Так что не всё для меня тут было тайной. Танцевать я, конечно, несколько раз пробовал сначала дома, потом один раз в школе — этот… шейк… Танцевали его обыкновенно под «квадрат», под четыре аккорда на гитаре. Перед новогодним балом было дело. Митя мне аккомпанировал на фортепьяно, а я с полчаса дрыгался. Под конец спросил: «Ну как?» Он поднял большой палец кверху и сказал: «Вэри вэл!» И я ему поверил… И бил же я его потом, после бала, приговаривая: «Вэри вэл, да, вэри вэл?»

В общем, на танцплощадку я подниматься не стал не только из-за штанов. И пошёл вокруг, внимательно вглядываясь в однообразно прыгающую в такт музыке толпу.

— Ба-а, знакомые всё лица!

— Теть Оль? Здрасте! И вы здесь?

Госпожа Панина, обмахиваясь кустиком сирени, стояла в гордом одиночестве под тополем. Тусклый свет от фонаря тенями играл на её неожиданно не то помолодевшем, не то поглупевшем лице.

— И я здесь. Не видишь, что ли?

— А дядя Лёня?

— Не слышишь, что ли?

И только теперь я обратил внимание на виртуозную импровизацию соло-гитары.

— Чё вытворят-то, а, чё вытворят!