Буря (Сборник)

И в другой статье, «Чрезвычайный Собор Русской Церкви и Её будущность», появившейся в газете «Русское Слово» 20 сентября, за № 215 в 1907 году, корреспондент, подписавшийся «В.В.», добавляет, как бы возражая вышеизложенному: «… священники ведь были на соборе? Были! Ну, а «собор поставил и определил» лишить их того-то и того-то, отнять ещё то-то и то-то из их прав. Значит, и они согласились, значит, ничего без их желания. В этом общем изложении дела, которое одно и без подробностей перейдёт в века, перейдёт в историю, станет делом жизни, — и не будет вставлена оговорка: «составили и подписали одни епископы». Вот в чём опасность положения, которую в общем очерке предвидел и С. Н. Булгаков. Печальное теперешнее перейдёт в вечность».

Иными словами, все ждали, когда наступит конец беззаконию, и конец «должен был начаться с изменения правового положения белого, женатого священства в самой церкви; в уравнении прав его с бессемейным (монашеским) духовенством. Изменились бы права — изменилось бы и положение; изменились бы с этим речь, голос, мнение, взгляд священника, стал бы он выпрямляться из теперешнего скрюченного состояния своего и возрастать в разуме, в силе, в просвещении. Всё это теперь ему не нужно, ибо он призван только править требы. Для этого ни разума, ни учёности, ни какого-нибудь характера не требуется. Думает за него и делает все дела, даже и его касающиеся, епископ, которому и нужен этот разум и воля. Не говорим о действительности, а о той царствующей теории, которая не может не давить и на действительность, не могла не изуродовать её. Но теперь, с этим призывом священников и мирян на собор и, следовательно, с санкциею их авторитетом «решений и постановлений собора», которого они, однако, не составляют и к составлению этому не допущены, — явно, что они из теперешнего состояния уже никогда не подымутся».

Отсюда закономерно следует: раз не подымутся священники, не подымется и паства.

И в духовном смысле революция была предрешена.

14

С минуту стояла абсолютная тишина. Больше всех, казалось, была потрясена Маша. Несколько раз во время чтения я вскидывал на неё глаза. И Боже, сколько внимания, сколько душевного волнения было в её ещё недавно таких беспечно лучистых глазах!

— Мы не можем этого так оставить! — сказала она. — Надо об этом поговорить.

— С кем? С отцом? — удивился я. — И как ты себе это представляешь? Извини, папа, я твой тайник нашёл?

— И что? Не для себя же он это написал? Так пусть скажет, для чего написал, и что надо делать?

— А разве надо что-то делать? — молвила Люба.

— Конечно! И давайте прямо сейчас дадим обещание… Ему, Богу, — прибавила она потише. — Что будем жить, как Он велит, а не как эти…

— Кто? — сглотнув слюну, спросила Вера.

— Плохие церковники.

— Вне Церкви? — удивился я.

— Зачем? Мы же не секта какая-нибудь.

— И с чего начнём?

— Да хоть с Евангелия. Анастасия Антоновна даст?

— На вынос — вряд ли. А вот если для чтения у неё собираться, думаю, будет только рада.

— Так решено?

И мы скрестили на журнальном столе руки.

— Ну-у, как вы тут? — неожиданно выросла над нами бабушка. — А вы чего это, в игру, что ли, какую играете?

— Да вроде того… — промямлил я.

— Ну-ну, играйте, не буду мешать.

И она хотела удалиться, но я остановил:

— Баб, погоди. Мы тут… к отцу Григорию хотим съездить. Сказала бы, когда лучше всего…

Она обрадовалась, присела к столу и стала объяснять, как лучше добраться. Сказала, что можно и на теплоходе, и на «Метеоре», и на автобусе. Но ближе и дешевле получалось по воде. «В субботу, — сказала, — с утра и поезжайте. И народу будет немного. И от меня поклонник с гостинчиком и записочками передадите».

Маша попросила:

— Анастасия Антоновна, а расскажите про него.

— Про батюшку-ту? Да что рассказывать? Поедете — сами увидите. — А сама стала рассказывать: — Батюшкой ещё когда не был, в гонения, перед войной, когда на строительстве Канавинского моста работал — было дело. Сядут мужики перекусить, он обязательно молится, без молитвы за стол не садился. А один раз кто-то и скажи ему: «И в наше время ты ещё молишься? У вас что, все в деревне такие?» — «Нет, — мол, — много и таких, что перед едой не молятся — кошки, собаки, свиньи». И весь тебе сказ! Ладно, сидите, пойду.

— Баб, а можно нам у тебя Евангелие почитать?

— Ты, что ль, надоумил?

— Я предложила, Анастасия Антоновна, — сказала Маша. — Пожа-алуйста.

— Ну как тут отказать? — и ко мне: — Вот, учись, как просить надо. Приходите, все приходите. Как надумаете, так и приходите.

И тогда Маша спросила:

— А можно прямо сейчас?

Бабушка сказала: «Отчего же». И мы пошли вниз.