Буря (Сборник)

Я обернулся — и замер от неожиданности. Одетые в одинаковые длинные вечерние платья прямо за моей спиной стояли Таня, Валя, Ксения и Света, причём Света смотрела на меня так, как будто это я, а не моя дочь только что исполнила песню.

— И остальные песни у неё такие — имею в виду, в стиле фолк-рока? — спросила Таня.

— Ну почему… Есть и в стиле современной эстрады, всякие есть: и гимны, и военные марши, и колыбельные, и даже романсы.

— Талантливая, видно, девочка.

— У девочки своей девочке четыре года.

— Нашим, кстати, тоже по пять, по шесть. У Ксении только дочери года нет.

— И с кем оставила?

— С мамой.

Таня спросила:

— Она у вас одна?

— Увы. И так же, как я, теперь одинока. Ну да это отношения к делу не имеет. А вы на посиделки так нарядились?

— Да это наши костюмы. Надели, чтобы сфотографироваться. Фотографировать же в конце всех вместе будут. А завтра, сегодня уж не будем, и так всё затянулось, как вы изволили выразиться, на посиделках что-нибудь исполним. В самом деле нравится?

— Да! И очень, кстати, вам идёт. Обратите внимание, как на вас китайцы смотрят.

— Мы заметили. Особенно на Свету. Она же единственная из нас светленькая да голубоглазая, да ещё с такой пышной косой. Настоящая русская красавица! Не находите?

— Ну! Даже влюбиться хочется!

Они все разом заулыбались, и Таня сказала:

— Ну, это никому не возбраняется.

— Правда? Учту.

Они дружно рассмеялись.

— Вот, кажется, и конец, — сказала Таня. — Идёмте фотографироваться?

— Не могу, я на работе.

Фотографировались сидя и стоя во всю ширину ступенек и сцены, а двое из ребят узбекского ансамбля даже посадили своих девушек на плечи. Женя оказалась вверху, между струнным квартетом, в окружении узбекского ансамбля, и на фоне стильных вечерних платьев и ярких национальных костюмов очень гармонично смотрелся её сарафан, и как-то особенно выделялась на ослепительной белизне блузки тёмная коса.

7

На посиделки у фонтана Женя одела короткое телесного цвета платье, распустила косу и сразу стала похожа на девочку. Я даже поснимал её для будущих клипов на фоне стеклянного входа, у карликовых пальм подъезда.

Шёл десятый час, и если бы не гирлянды обыкновенных лампочек, обрамлявших площадку кафе вокруг фонтана, тьма была бы просто кромешной. Если и опустилась температура, то буквально до тридцати двух, тридцати пяти градусов, поэтому нельзя было сказать, что с наступлением темноты посвежело. Разве что невидимое солнце сверху не давило. Не веяло прохладой и от бьющих строго вверх, подсвеченных с боков разноцветными огнями, струй прямоугольного фонтана, обложенного белым мрамором и состоявшего из таких же мраморных, в виде газетного ребуса, тропинок. За пределами кафе буквально в нескольких шагах уже ничего не было видно, лишь на фасаде пятизвёздочного отеля драконовой премудростью вызывающе горели китайские письмена, да едва желтели окрашенные тусклым светом дежурных фонарей стёкла входа в вестибюль.

Очевидно, ввиду позднего часа, дорожной усталости, неожиданно затянувшейся торжественной части к фонтану вышли далеко не все. Узбекского ансамбля (двенадцать человек и тринадцатый руководитель), как выяснилось, не было потому, что они поселились в другом отеле, зато, кроме инструментального квартета, успевшего переодеться в лёгкие светлые платьица, за соседним столиком рядом с нахмуренной Ириной, деловито шелестевшей судьбоносными бумагами, сидела Эля, а за её спиной, с фотоаппаратом на груди, стоял высокий симпатичный китаец лет тридцати пяти по имени Ли, который рядом со мной фотографировал церемонию, и сфотографировал меня, приняв, как я уже сказал, за представителя Российского телевидения. Ли неплохо говорил по-русски. Как представители похожего жанра мы с ним тут же сошлись.

— Ли, наверное, учился в России? — спросил я, когда мы оказались за одним столом.

Принесли пива. Кружки оказались из органики, лёгкие, необычные, как, впрочем, и само пиво на вкус, как будто разведённое дистиллированной водой.

— Нет. Но я ещё со школы задался целью изучить русский. И уже двадцать лет читаю русские книги.

— Двадцать лет — большой срок. За это время у вас произошли большие перемены.

— У вас тоже.

— У нас, как всегда, через пень-колоду.

— Русская пословица? Я пословиц мало знаю. Что значит — пень через колоду?

— Хреново.

— Хреново — знаю! Значит, плохо, да? Но почему? Эля без ума от Путина.

И Эля, услышав знакомую фамилию, подтвердила:

— Пу-утин — о-о! Самый люпи-имый!

— Он тебе нравится как мужчина или как президент?

— Мущина? Та-а! И пиризидент!

— Такая безответная любовь, понятно, — заключил я.

Ли улыбнулся, а Эля, покопавшись в закромах памяти, выдала:

— Та-а, такой писопитный люпофь!

Тут уже не только за нашим, но и за соседними столиками послышался смех. Ли повторил вопрос:

— Так почему — плохо?

— Чем больше изучаю историю других государств, тем больше прихожу к выводу, что только у нас, во всяком случае с начала революции, правительство ведёт планомерную войну с собственным народом.

— И теперь?

— Всегда.

— Но раньше бы вы не смогли поехать в Китай, а теперь можете ехать, куда угодно.