Буря (СИ)

«Что за задание?» — спросил губами Тартас.

— Никто не знает, — Вильям облокотился на борт и подпер голову рукой.

«Сколько я, — он указал на себя, — буду в этой ванной?» — он постучал по борту прозрачного прямоугольного бассейна.

— Трое суток, — ответил Вильям.

Тартас показал три пальца и скривился.

— Да. Трое суток.

Тартас согнул один палец.

— Нет, — покачал головой Вильям.

Тартас снова показал два пальца.

— Трое суток и не спорь, — отрезал Вильям.

Тартас закатил глаза.

— Я говорил тебе, что ты очень красивый? — Вильям наклонился ниже, настолько, что его нос практически касался геля.

Тартас прижал ладони к своему лицу и скривился, явно негодуя.

— Татуировки все еще на месте, — ответил Вильям. — Но за трое суток побледнеют.

Тартас сжал губы в прямую линию.

Вильям погрузил одну руку в гель и коснулся ран после операций на его груди. Тартас дернулся от боли.

— Лежи смирно. Я проверяю, насколько быстро спадает отек.

Вильям ощупал кожу вокруг ран и утвердительно закивал:

— Пока все протекает гладко. Ты должен больше спать и меньше шевелиться.

Вильям не убрал руку. Нет. Он провел пальцами по животу Тартаса, глядя, как напрягаются под ними мышцы пресса и их рельеф проступает под кожей, увенчанной странными мелкими рубцами. Тартас опустил голову, глядя на руку Вильяма, который уже явно закончил осмотр и преступил к чему-то другому. Пальцы луитанца покружились немного вокруг пупка Тартаса и поползли вниз, туда, где им, как оказывается, были рады.

— Ты быстро заводишься, — сообщил ему Вильям, обхватывая заветный орган и начиная его нещадно стимулировать.

Тартас снова дернулся и попытался оттолкнуть руку Вильяма от себя, но не особо ретиво.

— Гель постоянно проходит через систему фильтрации и очистки, — Вильям продолжал изводить Тартаса. — Так что ты не будешь лежать ни в собственной моче, ни в собственной сперме…

Тартас резко попытался вынырнуть и схватить Вильяма за шею, но не смог. Из-за боли в груди он скорчился и, кажется, закричал. Вильям оставил его в покое и убрал руку.

— Я не всех своих пациентов так балую, — произнес он, отряхивая ладонь от геля. — Точнее, — Вильям задумался, — я еще никого из пациентов так не баловал! Надо же, с тобой меня ждет хоть какое-то разнообразие!

«Сука!» — закричал «немой» Тартас.

Вильям сложил руки на борте бассейна и прижался к ним подбородком, с насмешкой глядя на беспомощного равнерийца, который, кажется, больше переживал за сохранность своих татуировок на лице, чем за необходимость «ходить под себя» в течение трех суток.

— Однажды мне пришлось пролежать в таком бассейне неделю, — вздохнул Вильям. — Я проклинал всех и вся. Пытался самостоятельно выбраться несколько раз, за что мне прописывали транквилизаторы. Чувство беспомощности — вот что тяготит пациентов в этом месте больше всего. Я перенес шесть пластических операций на лице и теле. И изменился до неузнаваемости, — Вильям хмыкнул, а Тартас притих, глядя на него со дна прозрачного бассейна. — Родная мать не узнала меня, когда я вернулся домой во время увольнительной, — продолжал говорить Вильям. — Взрыв гранаты перед самым лицом сделал из меня смазливого парня, который внезапно приобрел очень большой успех у обоих полов. Женщины меня никогда не интересовали, а внимание мужчин не льстило, нет. Я всех их возненавидел. Ведь до взрыва гранаты меня никто не считал красавцем. И я стал ими пользоваться. Было даже весело какое-то время. В конце концов надоело. Да и к внешности своей привык. Стал забывать, как выглядел когда-то. Вильям Стерн в двадцать три года вряд ли бы произвел на тебя такое большое впечатление. Не стал бы ты с ним пить в баре и не пошел бы к нему, чтобы потрахаться в первый же вечер знакомства.

Тартас внимательно смотрел на Вильяма и слушал. Кажется, только это ему и оставалось делать.