Буря столетия

– Но с тобой ничего не случится? – спрашивает Молли.

– Нет.

– Этот человек… – продолжает Молли, – …если он человек… никогда не попадет в суд, Майкл. Я это знаю. И ты тоже знаешь.

Крохотная пауза.

– Может быть, от него надо избавиться. Пусть с ним произойдет несчастный случай.

– Зайди в дом, – отвечает Майк. – Пока уши не отморозила.

Она снова его целует, чуть более нервно.

– Возвращайся, Майк!

– Обязательно.

Она закрывает дверь, и Майк идет к вездеходу по следам остальных, склоняясь навстречу безжалостному ветру.

Залита солнцем спальня. В открытое окно дует летний бриз, и шторы медленно вздуваются колоколом. Из ванной выходит Генри Брайт, одетый только в пижамные штаны и наброшенное на шею полотенце. Он подходит к окну, и из-за двери просовывается голова Фрэнка, его сына.

– Мама сказала: спускайся вниз к завтраку, папа!

Над головой Фрэнка появляется голова Карлы.

– Не так! Мама сказала: спускайся вниз к завтраку, сонный и ленивый папа!

Фрэнк затыкает себе рот рукой и хихикает. Генри улыбается.

– Через минуту спущусь.

Он подходит к окну.

За окном красиво, как бывает только в штате Мэн на пике лета – голубое небо над широкими зелеными лугами, круто спускающимися к воде с белыми гребешками. На море видны рыбачьи лодки, кричат и взмывают вверх чайки.

Генри у окна облегченно вздыхает.

– Слава Богу, это было во сне. Мне приснилось, что сейчас зима… буря… и этот человек в городе…

– Этот страшный человек, – поправляет его голос Линожа.

Генри резко оборачивается.

Хотя в его сне и лето, Линож одет так, как тогда на Атлантик-стрит перед домом Марты, когда мы видели его впервые: куртка, вязаная шапка, ярко-желтые перчатки. Он строит гримасу прямо в камеру, открывая полный рот клыков. Глаза его чернеют. Он протягивает волчью голову на трости в сторону Генри, и голова оживает, рыча и щелкая зубами.

Он отступает от серебряного волка, зацепляется за подоконник и выпадает с воплем.

Только выпадает не из своего дома, и не на землю острова Литтл-Толл-Айленд, как бы тверда она ни была. Он падает в кипящую черно-красную огненную яму. Это – пасть ада, и кипит она красным и черным, как время от времени – глаза Линожа.

С воплем Генри выпадает из кадра.

Он дергается в кресле, падает с него и издает придушенный вопль, когда стукается об пол. Открыв глаза, он с недоумением озирается.

Играющие в карты в магазине при звуке его падения смотрят в зеркало и видят стоящего у решетки Робби.

– Хэтч, у Робби пистолет! – кричит Кирк. – Кажется, он хочет пристрелить этого типа!

Хэтч вскакивает, опрокинув стол.

– Отойди от него, Робби! – кричит он. – Положи оружие!

Генри замечает Робби:

– Эй, Робби, что это ты…

Он встает с пола, все еще с дурной спросонья головой.

У клетки: Робби и его поддельная мать. Она сидит на койке, где сидел Линож (это естественно – она и есть Линож). Она очень стара, около восьмидесяти, и очень худа. На ней белая больничная рубашка, волосы встрепаны, на лице упрек. Робби глядит на нее, загипнотизированный.

– Робби, почему ты не приехал? После всего, что я для тебя сделала, после всего, что я тебе дала…

– Нет, Робби! – кричит голос Хэтча.

– Зачем ты бросил меня умирать среди чужих? Зачем ты бросил меня умирать одну?

Она протягивает к нему худые дрожащие руки.

Хэтч, Кирк и Джек бросаются в открытую дверь офиса.

Генри, еще не очень соображая, подходит к решетке. Линож сидит на койке, протягивая руки в сторону Робби… и Генри видит действительно Линожа.

Линож бросает взгляд на дверь из офиса в магазин, и она захлопывается перед лицом Хэтча.

Хэтч налетает на дверь и отскакивает. Пробует ручку – не поворачивается. Бьет в дверь плечом, потом поворачивается к остальным:

– Да не стойте вы столбом! Помогите мне!

В офисе констебля слышатся глухие удары в дверь. Поддельная мать в больничной рубахе сидит на койке, глядя на своего блудного сына.

– Я ждала тебя, Робби, и я до сих пор тебя жду. Я жду тебя в аду.

– Заткнись, ты! А то я тебя застрелю!

– Чем? – спрашивает поддельная мать и презрительно смотрит на револьвер. Робби следит за ее взглядом.

Револьвера нет. В руке Робби – извивающаяся змея. Он с воплем ее отбрасывает.

Все остальное мы видим глазами Генри Брайта, то есть так, как оно есть на самом деле. Робби отбросил револьвер, а не змею, и в клетке сидит Линож, который встал с койки и идет к решетке.

– Я буду ждать тебя в аду, Робби, и когда ты придешь, я возьму ложку. Я выем этой ложкой твои глаза. И я буду съедать твои глаза снова и снова, Робби, потому что ад – это повторение. Рожденный в грязи – в ад ползи.

Генри наклоняется за револьвером. Линож бросает взгляд на револьвер, и тот скользит по полу. Линож смотрит на Робби, смотрит пристально, и вдруг Робби отлетает назад. Он ударяется об стену, отскакивает и падает на колени.

– Кто ты такой? – с ужасом шепчет Генри.

– Ваша судьба.

Линож поворачивается, поднимает матрас, и там лежит трость. Линож поднимает ее вверх, и от нее исходит ослепительный синий свет.