Буря столетия

– Рожденный в грехах – рассыпься в прах, – говорит Линож и оставляет их в покое, идя дальше к помосту.

Робби Билз все еще стоит между своим столом городского менеджера и помостом, все еще течет пот по его лицу, воротник рубашки промок. И он видит:

По проходу, в той же больничной рубашке, с распущенными седыми волосами, идет поддельная мать. Конечно, это все тот же Линож, и он сжимает в руке все ту же трость с волчьей головой.

– Почему я должна была умереть среди чужих, Робби? – спрашивает поддельная мать. – Ты мне все еще не объяснил этого, Робби. Почему я должна была умереть, призывая тебя? Я только хотела прощального поцелуя…

Линож (в этом кадре это в самом деле Линож) приближается, и Робби выхватывает пистолет.

– Не подходи! – кричит он. – Предупреждаю, не подходи!

– Ох, положи это, – говорит Линож.

Рука Робби разжимается. Мы видим, как он борется, не давая ее разжать, но будто чья-то рука куда больше – которой мы не видим – отгибает ему пальцы один за другим. Пистолет падает на помост, на который уже всходит Линож.

Робби видит, как поддельная мать всходит по ступеням, и больничная рубашка развевается вокруг тощего тела. Она наставляет на Робби конец трости, и слезящиеся старческие глаза зловеще вспыхивают.

– Почему ты не скажешь этим людям, где ты был и что делал, когда я умирала, Робби? Наверное, твоей жене будет особенно интересно, правда, Робби?

– Заткни пасть! – кричит Робби. – Сандра, не верь ему! Не слушай! Он все врет!

В недоумении и страхе Сандра Билз пытается встать с места. Урсула удерживает ее за руку и заставляет снова сесть.

Линож на помосте тянет руку к лицу Робби, щелкая пальцами, как пастью.

– Твои глаза, Робби…

Робби смотрит на поддельную мать.

– Я выем твои глаза прямо из головы…

Старческая костлявая рука, в которой нет трости, продолжает щелкать.

Робби пятится, ноги у него заплетаются, и он падает. Отползает от Линожа-матери на ягодицах, отталкиваясь ногами, и заползает под свой стол городского менеджера. Там и остается, тихо скуля и бормоча. Пистолет его, забытый, валяется футах в пяти.

По рядам островитян проходит испуганный говор, а Линож всходит на трибуну и берется за ее края, как уверенный в себе политик, собираясь начать речь.

– Не волнуйтесь, ребята – он вполне оправится, это я вам говорю. А пока что гораздо удобнее, чтобы он сидел под столом, вместо того, чтобы по нему стучать, не так ли? Несколько спокойнее. Продолжим. Скажи правду… – он останавливается, улыбается, – …и посрами дьявола.

Все смотрят на него молча и со страхом. Он на всех – с улыбкой.

– Итак, мы подходим к сути вопроса. Я вам его изложу, потом сойду вниз и подожду, пока вы примете решение.

Встает Санни Бротиган. Он испуган, но решился сказать.

– Почему вы пришли сюда? Почему именно мы?

– Есть в вас что-то очень для меня противное, – почти неслышно говорит Майк.

Молли берет его за руку. Майк сплетает с ней пальцы, поднимает ее руку к своему лицу и трется щекой.

– Я здесь потому, что на островах народ умеет объединяться ради общего блага, когда это надо… и этот народ знает, как хранить секреты. Так было на острове Роанок в 1587 году, так и на острове Литтл-Толл-Айленд в 1989.

– Говорите дело! – встает Хэтч. – Хватит ходить вокруг да около. Скажите, чего вы хотите.

Хэтч садится. Линож стоит на помосте с опущенной головой, будто задумался. Островитяне, затаив дыхание, ждут продолжения. На улице стонет ветер. Наконец чужак поднимает голову и оглядывает аудиторию.

– Ваши дети здесь, с вами… но их здесь нет. То же самое и со мной, потому что частично я с ними.

Он показывает направо, где находятся окна внешней стены. В погожий день здесь был бы вид на сбегающий к причалам склон, на пролив и на материк. Сейчас окна темны… до тех пор, пока Линож не поднимает трость и не показывает на них головой волка.

Окна полны ярким голубым светом. Островитяне поражены, испуганы, некоторые буквально закрывают глаза рукой.

– Смотрите! – требует Линож.

Камера наплывает на центральное окно. Голубое небо… внизу облака… клиновидный строй птиц (может быть, уток?) держит свой путь над облаками. Только это не утки… не гуси… это… это…

В «детском углу» зала заседаний вскакивает на ноги Энди Робишо, не отрывая глаз от сияющего окна. На его лице – смятение.

– Гарри… о Господи, это Гарри!

Он оборачивается на спящего сына, видит, что мальчик не исчез, и снова поворачивается к окну. Рядом с ним возникает Энджи.

– Бастер! Джек, это Бастер там!

– Это все они там, – говорит Линож прямо в камеру.

И мы видим ту же картину – Линож летит во главе клина за летящей тростью. Он держит за руки Пиппу и Ральфи, как и прежде, и остальные дети вытянулись за ними, составляя клин. Дети смеются, радуются, счастливые до крайности. Пока…

– Но если я их брошу там… – звучит голос Линожа…

Линож в небе отпускает руки Ральфи и Пиппы, и выражение счастья на их лицах сменяется ужасом. С криками расцепляясь, все восемь детей кувыркаются вниз, и их поглощает густое облако.

– …они погибнут здесь , – говорит Линож в камеру.