Буря страсти

— Возможно, если бы мне разрешили почитать еще… — Лукавый взгляд Кетлин вынудил его отказаться от затеи. Ведь это не единственный способ узнать имя таинственного автора, особенно теперь, когда известно, что он действительно существует. — Размер стиха сносный, слог выразительный. Я бы с удовольствием распил бутылочку портвейна с этим малым, выслушал бы его мнение. Полагаю, у него есть что сказать.

— Почему вы так решили? — дерзнула спросить Кетлин.

— Потому что ясно: он хорошо овладел ремеслом. Хотя его талант не так велик, как некоторые.

— О, конечно же, — поспешно согласилась Кетлин, чтобы скрыть свои эмоции. — Шеридан значительно лучше, да и Голдсмит, и Вольтер, и Расин, да и вы, естественно!

Квинлан принял похвалу с легким поклоном.

— Вы хорошо начитаны для простого писца. Кто ваш любимый писатель?

— Вы, милорд, — не колеблясь ответила Кетлин. Квинлан аж покраснел от досады. Ему льстят, нагло, грубо. Хотя, как ни странно, в следующее мгновение он понял, что она сказала это не ради того, чтобы умиротворить его. Она была искренна в своей похвале, несмотря на происшедшее.

— Благодарю.

— Пожалуйста.

Квинлан продолжал пристально смотреть на Кетлин. Та сидела затаив дыхание. Он собрался что-то сказать, и в ней вспыхнуло ответное желание заговорить с ним. Он хочет знать больше, а ей до безумия хочется поведать ему о многом!

Но он так и не заговорил, и она знала почему. О чем знаменитому драматургу и пэру королевства беседовать с простым писарем, да к тому же женщиной? Она сожалела, что не может похвастаться такой же совершенной красотой и такой же древней родословной, как он. Тогда бы у нее было право рассказать ему, что ее до глубины души тронули его произведения, что в них ей открылись его сокровенные мысли.

Но Квинлан не поддался любопытству. Он чувствовал, что нужно бежать от этой женщины и от необъяснимого возбуждения, которое он испытывает в ее присутствии.

Развернувшись, он направился к двери.

Дабы она не подумала, будто он покидает поле боя — хотя на самом деле это было именно так, — он остановился у порога и театрально поклонился.

— Спокойной ночи, мадам.

Кетлин на мгновение застыла, потрясенная его джентльменскими манерами.

— Спокойной ночи, милорд.

Когда он ушел, она с облегчением уронила голову на сложенные на столе руки. Никогда прежде она не вела себя столь странно. Кажется, за последние месяцы она превратилась в совершенно другого человека, чьи поступки трудно предвидеть.

Кетлин потерла ноющую поясницу. Хорошо бы кто-нибудь помассировал ее так, как массировал ей спину отец, когда она вывалилась из двуколки несколько лет назад. Неожиданно ей вспомнились руки виконта. Крупные красивые руки, «умные», как говорила тетя Рози. Он обязательно бы понял, заключила она, где у нее болит, и размял бы уставшие мышцы своими теплыми пальцами, прогнав прочь боль.

Кетлин представила, как лорд массирует ей обнаженную спину, и ее бросило в жар. О чем, ради всего святого, она думает? Как глупо верить, что благородного господина может заинтересовать бедная девушка. Пусть ей нравится голос лорда Кирни, пусть ей приятны его поцелуи, пусть его ласки приводят ее в трепет. Он не для нее.

Кетлин отрицательно покачала головой. Она, наверное, сошла с ума, просто повредилась в рассудке, если решила, будто влюблена в него. Больше она никогда не будет с восторгом разглядывать его портрет и воображать, как завоевала его восхищение.

Но как она может не думать о нем, если отчаянно, до истерики пытается воссоздать его манеру и стиль. Теперь весь остаток ночи и, подозревала она, многие последующие ночи воспоминания о его поцелуе будут искушать ее и наполнять чувством вины.

— Надо закончить работу и уехать! — прошептала она коту, который уже запрыгнул ей на колени.

Кетлин взяла перо и обмакнула его в чернильницу. Чернила потекли по ее пальцам и упали на листок с переделанным текстом. В ярости скомкав его, она отшвырнула в сторону и опять уронила голову на руки. Из ее груди вырвались рыдания, которые она сдерживала все эти долгие и тяжелые полгода.

Закрыв дверь, Квинлан остановился. Он пребывал в глубокой задумчивости. То, что он совершил сегодня, переходило границы дозволенного. В другой ситуации его бы это не волновало, так как обычно эти границы определялись удобством избранных членов общества. Но сегодня он переступил собственный кодекс чести, а это совсем другое дело.

Впервые желание заставило его потерять выдержку, и сейчас никакие доводы рассудка не могли унять разгоревшуюся страсть. Он все еще чувствовал вкус ее губ, ощущал робкое прикосновение ее ладони к шее. Ему до боли хотелось обладать женщиной, которая носит в себе чужого ребенка. Эта мысль и воспламеняла его, и вгоняла в стыд. Сжав кулаки, он стремительно зашагал к выходу.