Буря в Па-де-Кале

– Будьте вы прокляты, – прохрипел он окровавленными губами. – Но письма вы все равно не получите… – Сардоническая улыбка легла на уста Валежникова, и он уставился в потолок остекленевшими, а прежде такими бархатными глазами. Бархатная черная маска выпала из его плаща, простреленная насквозь.

– Он мертв, – констатировал Золотой дракон.

– Елизавета Артемьевна, как вы? – Я подбежал к несчастной женщине, истекающей кровью. Она оказалась в сознании.

– Кажется, умираю, – чуть слышно отозвалась Данилина. Она чуть-чуть приподнялась, и я подложил ей под голову тальму.

– Ваша рана не смертельна, – авторитетно заметил Кинрю. Он снял с себя рубашку, разорвал ее и помог мне остановить княгине кровотечение.

– Вы должны увезти меня отсюда, – прошептала Данилина. – Пока об этом скандале не стало известно, – она перевела свой взгляд на дверь, вышибленную нашими с японцем усилиями. Но в коридоре по-прежнему никого не было. Жильцы этого дома, судя по всему, имели привычку не волноваться «по пустякам». Или, что было вернее, предпочитали не иметь никаких дел с полицией.

– Мы должны обыскать эту комнату, – проговорил я в ответ, озираясь по сторонам. Но в комнате почти не было никакой обстановки. Два обшарпанных стула и стол – вот и вся мебель!

Кинрю тем временем обшаривал карманы покойного байроновского героя. Потом он тщательнейшим образом осмотрел подкладку его плаща.

– Ничего, – разочарованно выдохнул мой самурай.

– Чертовщина какая-то, – отозвался я. – Неужели он все-таки успел переправить письмо по назначению?!

– Похоже на то, – отозвался японец.

– Отвезите меня домой, – умоляюще прошептала Елизавета Артемьевна. Ее лицо было мокрым от слез.

– Вам очень больно? – посочувствовал я.

– Если бы вы только знали, как больно!

Я взял ее на руки и понес прочь из этого мрачного дома.

* * *

Каково было удивление Миры, когда она увидела, как мы с Кинрю внесли в гостиную какую-то незнакомую женщину.

– Что это значит?! – всполошилась моя индианка. На какую-то долю секунды Мире показалось, что княгиня мертва. – Кто это? – осведомилась она. – Что происходит?

– Она ранена, и ей срочно нужно оказать какую-то помощь! Княгиня к утру должна сама вернуться домой, – отозвался я. – На тебя вся надежда!

– Да она же в почти бессознательном состоянии! – всплеснула руками моя индианка.

Я поведал Мире все печальные обстоятельства. Она внимательно выслушала меня и отправилась в свою комнату демонов за могущественными талисманами, травами для отвара и книгами с древними заклинаниями. Розовое кружево ее нового французского пеньюара облаком исчезло за деревянной дверью.

Через некоторое время Елизавета Артемьевна снова пришла в себя.

– Это какой-то ужасный сон! Кошмар! – проговорила она, отпивая из серебряной чаши и опасливо поглядывая на индианку, которая ей ее поднесла. – Я никогда бы не подумала, что Алексис способен… – Ее речь прерывалась рыданиями. – Нет, я знала, что он не любил Ольгу, я пыталась ее отговорить от поездки, но мне до последнего не хотелось верить в то, что он послужил причиной случившейся с ней трагедии!

– Вы провожали ее на корабль! Не так ли? – произнес я в ответ.

– Да, Яков Андреевич, я вам уже говорила, – устало отозвалась больная.

Тем временем Мира отправилась за своими платьями, чтобы подобрать что-нибудь более или менее подходящее для княгини.

– Она вам рассказывала что-нибудь о письме? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Нет, – Елизавета Артемьевна в ответ отрицательно покачала головой. – Она только намекала, что в Кале у нее какая-то важная миссия! Она всегда говорила об этом таким интригующим тоном… А что за письмо вы имеете в виду? – Неожиданно оживилась Данилина.

– Это не имеет никакого значения, – улыбнулся я, – если вам о нем ничего неизвестно!

– Я действительно ничего не знаю, – развела руками княгиня. – Поверьте! Рада бы вам помочь, да нечем! Я ведь перед вами в неоплатном долгу, – вздохнула она. – Теперь, если что… Смело обращайтесь ко мне!

Мира принесла свои платья и разложила их на диване. Она выбрала три самых лучших. Одно из лионского шелка, лиф которого был украшен камелиями; другое – атласное, темно-синее, расшитое голубыми сапфирами и затканное серебром; третье – из лилового бархата, к которому прилагалась нежно-розовая кружевная мантилья. Еще индианка принесла несколько тонких кашмирских шалей.

Елизавета Артемьевна выбрала бархатное платье с мантильей. Индианка за ширмой помогла ей в него облачиться. Однако мантилью решено было все же оставить Мире. Княгиню она искусно задрапировала в кашмирскую шаль из стеганого шелка, которая должна была скрыть от посторонних глаз ее пропитавшуюся кровью повязку.

Я с ужасом думал о том, что, должно быть, Лиза испытывает. Какую душевную муку, наверное, переживает она… Я полагал, что эта мука не идет ни в какое сравнение с болью физической.

Потом Мира отдала княгине свой светлый бархатный плащ с капюшоном.

– Я не знаю, как и благодарить вас, – растроганно проговорила Елизавета Артемьевна.