Буря в полдень

На встрече Нового года не было Шимкуса — он работал в Радиокомитете, Балтушис болел, Банайтис уехал в Переславль-Залесский. Как хорошо, что он перенял обязанности начальника управления по делам искусств, которые у меня отнимали много времени. Но все же начало для наших художественных ансамблей я уже положил: побывал в Кремле у Розалии Землячки — по поводу бюджета. (Землячка — видная революционерка, работавшая еще с Лениным. Когда она узнала, что я литовец, то спросила: «А скажите, жив ли Адомас Ластас?{141}» — «Жив, — ответил я, — он видный наш поэт. Остался в оккупированной Литве». — «Знавала его, — ответила Землячка. — Молодцом был парень». Неудобно было расспрашивать ее о Ластасе. Когда после войны я об этой беседе рассказал самому Ластасу, тот тоже ничего определенного сказать не пожелал — где, при каких обстоятельствах познакомился с Землячкой… Скорее всего, после революции 1905 года, когда Ластас учился в Москве и довольно активно участвовал в студенческом движении. Землячка умерла в 1947 году. П о з д н е й ш а я  п р и п и с к а.) Я ходил к заместителю начальника Госплана СССР, к председателю Комитета по делам искусств Михаилу Храпченко. Выхлопотал средства, фонды материалов для ансамблей, получил место для них. Сейчас, когда основные вопросы решены, Банайтису придется в основном выполнять обязанности художественного руководителя ансамблей.

Читаю «Фронтовой дневник» Евгения Петрова. Пожалуй, это одна из лучших книг об этой войне. Наблюдательная и искренняя. В этой книге много человеческого тепла. Не знаю, что можно с ней сравнить…

Эренбурга впервые слышал в Москве, в Доме литераторов. Говорил он перед маленькой аудиторией — слушателей было человек 10—15. Меня удивило такое отсутствие интереса, тем более что Эренбург не так давно вернулся из Парижа и редко показывался публично. Во второй раз его видел, когда он читал лекцию в нашем Постпредстве. По внешности, манере выражаться, жестам — это настоящий европеец. Его речь очень субъективна — он говорил, что все немцы одинаковы, отрицал их культуру и цивилизацию, не делал никакой разницы между гитлеровцами и другими немцами…

Наконец-то вышло из печати наше первое издание за войну на русском языке — «Живая Литва». Печатали с самой весны, потому что московские типографии работают сейчас чрезвычайно медленно. Наши литовские издания тоже месяцами лежат в типографии. Книжка моих рассказов «Путь в Литву» была сдана еще в сентябре, до сих пор нет сигнальных экземпляров.

12 января 1943 г., вторник.

Цвирка:

— Есть писатели, которые вечно молоды. Таков Диккенс. В них есть что-то, что не позволяет им стареть. «Август» Гамсуна я так и не могу дочитать — все надуманно, скучно.

Вчера Палецкис (он вернулся из Сибири), Костас, Шимкус и я обсуждали кандидатуры на Сталинскую премию. К тем, которые мы предложили раньше, Палецкис настойчиво советовал добавить Людаса Гиру. Костас воспротивился — на его последний сборник стихов («Партизанскими тропами») он написал и вручил нашему Государственному издательству резко отрицательную рецензию. Палецкис подчеркнул, что если премию и дадут, то за совокупность литературной работы. Шимкус полагает, что наилучший отзвук получил бы факт, если бы премия была присуждена Саломее.

Несколько дней уже живу в гостинице «Националь». Комната прекрасная, с ванной, только нет горячей воды.

Сегодня полдня проходил, хотел купить часы, но еще не достал (летом у меня украли в трамвае мои швейцарские — подарок жены).

Сегодня я снова начал писать, — чувствую, что настроение для этого подходящее.

17 января 1943 г., воскресенье.

Вчера вечером Пятрас позвонил мне, что радио передает важное сообщение — началось наше развернутое наступление на юг от Воронежа, а под Сталинградом окружены 22 немецкие дивизии; они не приняли ультиматума сдаться и теперь уничтожаются. Сегодня сводка Совинформбюро занимает почти целиком первую полосу газет. Какая у всех радость! Пожалуй, уже в этом году можно ждать окончания войны. Мы собираем пожертвования на эскадрилью «Советская Литва». Я пожертвовал на танки через Союз писателей две тысячи рублей, а на самолеты — еще тысячу.

В Москве Владас Мозурюнас{142} и Альпас Лепснонис{143}, прибывшие из прифронтовой полосы, из газеты «Уж тарибу Лиетува» («За Советскую Литву»). Мозурюнас — тихий, спокойный паренек с приятной улыбкой. Пишет хорошие, талантливые стихи. Пожалуй, станет хорошим поэтом. Лепснонис любознателен, всем интересуется. Выйдет ли из него серьезный критик (он пишет критические статьи), трудно сказать.

Получил сигнальный экземпляр «Пути в Литву». Выглядит не очень приглядно, особенно обложка.

На днях из Переславля-Залесского вернулись Снечкус, Гедвилас и другие. Дела ансамбля идут хорошо.

Вспоминаю Элизу, Томаса… Время сгладило боль, но если я вернусь в Литву, а их не окажется? Хватит ли у меня сил жить и создавать новую жизнь — без них, которых я любил больше всех на этой земле?..

26 января 1943 г., вторник.