Буря в полдень

Ночь была тревожной. Уснуть так и не удалось. Только-только задремали, как завыла сирена воздушной тревоги. Мы вышли во двор, и кто-то велел нам забраться в окоп. Он был устроен неплохо, даже с крышей. Но в нем было темно, хоть глаз выколи, — рядом слышалось только дыхание сонных людей. Сидеть в окопе надоело, люди начали высовываться. Так поступили и мы. В воздухе то и дело вспыхивали неизвестно кем пущенные ракеты, высоко над городом прогудел самолет. Зенитки не стреляли, и мы решили, что самолет наш, хотя наших самолетов в эти первые два дня войны почти не было видно.

Утром мы почувствовали, что начальник милиции, с кем-то посоветовавшись, собирается конфисковать нашу машину (и вроде бы не для военных целей). Он напомнил, что наша машина иностранной марки, и сказал, что удивляется, как это нам удалось так далеко на ней заехать. Улучив минуту, когда вокруг не было сотрудников милиции, мы сели в машину и укатили из Смоленска на восток. Некоторое время думали, не погонятся ли за нами милиционеры.

Еще одну ночь мы провели в Вязьме, небольшом городке направо от шоссе Минск — Москва. Он чем-то напоминал собой уездные центры, описанные Гоголем или Салтыковым-Щедриным. Лишь несколько мощеных улиц. Каменные дома тоже только в самом центре. Возвышались луковки древних, давно не ремонтированных церквей. Огромные вывески с исполинскими буквами висели над дверьми магазинов. С полей ветер приносил запах сена. На окраинах города разгуливали коровы и козы. Местные власти встретили нас с большим интересом и сочувствием, отвели в исполком, усадили за стол, покрытый сукном, и внимательно слушали мой рассказ о начале войны в Вильнюсе и о нашей поездке, а этот мой рассказ энергично дополнял и уточнял Людас Гира. Потом нас отвели в чистую столовую со старомодной мебелью и сытно накормили. Спали мы где-то в районе железнодорожного вокзала.

Ночь выдалась спокойная, вражеские самолеты не прилетали. Встав наутро и выехав в центр города, мы увидели толпы людей. Вязьму уже заполнили беженцы из пограничных районов страны, наверно приехавшие поездом — пешком они бы так быстро сюда не добрались. Люди сидели в сквере на траве, на тротуарах в тени домов и что-то жевали; беженцы забили магазины, которые все еще торговали товарами мирного времени.

В толпе я увидел жену Казиса Прейкшаса. Она взволнованно рассказала, что оставила в Вильнюсе или потеряла в дороге свои документы. Как женщине, ей пока сходило с рук, но она прекрасно понимала, что без документов может быть плохо. Мы долго ломали голову, пока не пришла мысль сходить к местному нотариусу и составить соответствующую справку (я не помню, почему мы не обратились в милицию). Нотариус сразу все понял, очень долго редактировал справку, за правильность которой я поручился депутатским мандатом. Все-таки, пока мы придумали, что делать, пока нашли нотариуса и все устроили, прошло несколько часов.

Большинство людей, попавших в Вязьму, теперь стремились в Москву. У комендатуры уже стояли длиннющие очереди в ожидании пропусков — пропуска выдавались лишь в исключительных случаях. Все-таки мне удалось проникнуть к коменданту. За столом сидел ужасно усталый, невыспавшийся человек. Я удивился, что комендант понял меня с полуслова и приказал тут же выписать мне и моим спутникам пропуска в столицу.

Как только мы из Вязьмы вернулись на Московское шоссе, нас остановил военный патруль. Теперь нас проверяли каждые пять километров. Мы благополучно добрались до Можайской дороги. Я вспомнил, что под этим городом когда-то проходила знаменитая Бородинская битва; в какой-то книге я видел даже изображение памятника в честь этой битвы. Где же состоится решающее сражение между Гитлером и Красной Армией, которое определит судьбу войны? Ни один человек на нашей планете не мог тогда этого сказать…

Машина стала выходить из строя, мотор чихал. Дорога от шоссе до Можайска была на удивление плохой — рытвина на рытвине. Хорошо, что давно не было дождя и земля высохла, а то бы сразу застряли. Несколько раз шофер копался в моторе, но машина снова чихала, останавливалась, и мы с великим трудом добрались до Можайска и затормозили у каменного здания местного комитета партии.

Секретарь был занят. Только через добрый час он принял нас в солнечном кабинете. Узнав, кто мы и что мы голодны (в Вязьме мы не успели позавтракать), сам через весь городок повел нас в столовую. Секретарь был молодой, симпатичный, но очень озабоченный и, как и другие ответственные работники, встреченные нами, невыспавшийся. Когда я начал рассказывать, что мы испытали по пути от Вильнюса, он негромко сказал:

— Не надо вызывать панику… Люди сейчас так встревожены…

Мы продолжали разговаривать шепотом, хотя рядом никого и не было — каждый шел, не обращая на нас внимания. Слышались жалобы, что в городе не достать хлеба, что куда-то не идут автобусы, что люди ждут их уже который час…