Буря в стакане

И все же, в наивности его учеников была какая-то чистота, ясность. И она позволяла снова зарыться в понятные, выверенные законы и правила изобразительного искусства. Те часы, которые Андрей проводил в студии за преподаванием, стали еще более ценны. Вдобавок, он не мог пользоваться телефоном, и это помогало вполне успешно делать вид, будто у него нет никакой странной собеседницы, которая читает его сны, как книгу.

Их разговоры никогда не касались объективной реальности и оставались в плоскости книг, картин, истории, снов – словом, где-то в поле духа и духовности. Почему-то по умолчанию табуированными оказались разговоры о погоде, о планах на вечер, о прошедшем дне, о работе или досуге. Самое больше, могли обмолвиться о только прочитанной книге или коллеге, который подкинул интересную идею для размышления. Андрей по большому счету не имел ни малейшего представления о том, чем и как живет его Ведьма, сколько ей лет и как ее на самом деле зовут. В личной переписке имена им были не нужны, а о встрече не было и разговора. Просто беседы, которые приносили Андрею удовольствие, радость и одновременно лишали покоя.

Петр навещал друга регулярно: он чувствовал, что что-то в нем переменилось, что-то треснуло, пошло волнами. До конца он не мог это понять и объяснить, но знал, что Андрею нужен какой-то маяк, поплавок, который уверенно стоит на ногах и не поддается сумасшествию своей профессии. Художники почти такие же личности тонкие, как и поэты, – это всем известно. Но Петр оставался таким же неподвластным смутным мистическим веяниям и чувствам, как памятник Ленина – переменам поколений.

– Андрюха, ты совсем отощал. Ты хоть что-то жрешь? – Соцреалистичный герой появился в этот раз на пороге кельи аскетичного товарища воскресным днем в середине марта. С собой Петр принес два мешка продуктов, нутром ощущая, что Андрей питается от силы дошираками, а если судить по его виду – и вовсе святым духом.

– Я ем, жрут собаки, – поморщился он и отступил, пропуская гостя. За последний месяц грубые выражения стали ему чужды, а ослепительное сияние жизни, исходящее от друга, вызывало паническое желание захлопнуть дверь прямо перед его носом.

– Да ладно тебе. Не с той ноги встал?

– Я не ложился.

Повисло долгое молчание: Андрей пошел обратно в комнату-мастерскую, не закрыв дверь. Петр же не рискнул навязывать прямо сейчас свое общество и, раздевшись, обстоятельно запер все замки. Когда-то на первом курсе – это он хорошо помнил – его меланхоличный товарищ влюбился в одну аспирантку. Как он страдал, как ходил вокруг да около!.. Вздыхал, писал ее портреты во всех тетрадях и на досуге, размышлял, как бы к ней подступиться и день изо дня спрашивал у своего соседа по комнате совета. Собственно, так они с Андреем и подружились тогда. А девушка оказалась замужем и, по мнению Петра, не стоила и половины тех страданий и чувств, которые его товарищ испытывал полтора месяца. Но сейчас картина была очень похожая. Вдобавок, над зеркалом в прихожей зоне оказался приколот лист с несколькими эскизами девичьей головки с разных ракурсов.

– Как ты смотришь на макароны по-флотски? – Бодро поинтересовался гость и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню готовить.

Петр был прагматиком. Закончив художественный университет и поняв, что никому его академичные, вторичные работы не нужны, он переквалифицировался в дизайнеры. Прошел пару курсов переподготовки, устроился в агентство и стал рисовать упаковки, продумывать дизайны промо-материалов и всякое такое прочее. Для себя он оставил рисование как хобби, но всякие надежды зарабатывать им оставил. Разве что иной раз подворачивалась халтурка от знакомых, и Петр подряжался расписывать стены для новых кафе и ресторанов.

Со своей позиции ему было сложно понять, как может Андрей так страдать, лишать себя возможностей жизни – только ради призвания. Это и восхищало, и пугало: была в этом какая-то тяга к саморазрушению. Об этой же тяге свидетельствовали его маниакальность, даже одержимость в некоторых случаях. Но в одном Петр был абсолютно уверен: хороший обед может привести любого в чувства, а сытость и баночка-другая пива – развязать язык.

– Ты не понимаешь, это другое, – вяло сопротивлялся Андрей. Был уже вечер, они с другом обсудили последние их работы, поговорили о событиях в мире, поделились впечатлениями о последних прочитанных книгах и просмотренных фильмах. И, в пылу разговора, Андрей случайно сболтнул о своей Ведьме. Сболтнул и сразу осекся, поняв, что только этого Петр и ждал.

– Да брось! Все женщины схожи в применении, а ты просто воздвигаешь себе Беатриче, – гость хлопнул ладонью по столу и наклонился, доверительно снижая тон голоса: – Она хоть симпатичная? Похожа на твои рисунки?

– Разумеется! – Андрей покраснел, но тут же побледнел. Он так и не знал, как выглядит его собеседница, не знал звучания ее голоса и мимики. Да он даже не догадался подать запрос, чтобы подписаться на ее профиль и увидеть скрытые под иконкой замка публикации!