Буря Жнеца

Сапер заскрипел зубами. Подойдя ко второй яме, осторожно встал на колени. Положил долбашку, потянулся за ножом.

***

Каракатица действительно готов был обмочить штаны. Не от близости смерти – к этому он давно привык, с привычкой пришел в Четырнадцатую… но от того, чему стал свидетелем.

Последний великий малазанский сапер. Никто ему и в подметки не годится. Вообразите, скоблит оболочку долбашек. Ножиком. До толщины яичной скорлупы. Каракатица следил, с трудом различая подробности на таком расстоянии, как Скрипач обрабатывает первый, самый опасный снаряд. И молился всем богам, о которых мог вспомнить, и даже тем, чьих имен вообще не знал; молился духам и привидениям всех саперов, живых и мертвых – вымаливал благословение этому мастеру своего дела. Молился, чтобы человек, которым он искренне восхищается, не сделал… не сделал чего?

«Не подвел меня».

Как трусливо. Он и сам все понимал. Он твердил себе это в каждом промежутке между выдохами молитв. Он пытался остановить распад веры.

Скрипач уже стоит у второй ямы, повторяя фокус. «А представить Скрипа с Ежом. Как, должно быть, они работали сообща! Боги, Сжигатели должны были наводить священный ужас!» Но теперь… Скрипач остался один, сам Каракатица не похож даже на тень знаменитого Ежа. Всему настает конец. Но пока жив Скрипач… что же… черт побери всех, есть за что держаться. Вот эта стрела в левом плече… он видел, как она подлетает, но ведь не наклонился, чтобы точно ее поймать… правда ведь? Со стороны могло так показаться. Вполне могло. Да разве он имел время подумать во всем этом беспорядке? Кто он, сверхчеловек? Нет…

Отпрянув от второй установленной мины, Скрипач поглядел на Каракатицу. Лицо его было бледным как у мертвеца. «Ну, если еще подумать, ему вовсе не нужен помощник. Не нужен, да?»

Скрипач махнул рукой, показывая: «Уходи, возвращайся к взводам!»

Каракатица мотнул головой.

***

Пожав плечами – нет времени спорить, если Карак затаил желание умереть, для Скрипача это не стало бы сюрпризом – сапер поднялся на ноги, направившись за третьей долбашкой. Даже осторожные шаги сейчас рискованны. Он едва шевелил ногами, пробираясь вдоль края дороги. Есть много суеверий относительно того, куда класть припасы во время работы. Еж предпочитал постоянно перетаскивать их за собой… но Скрипач думал: чем меньше касаешься этих треклятых штучек, тем лучше. Не все ли равно, долбабахнут они сзади или спереди, не так ли?

Дойдя до места, он поглядел вниз, на два последних снаряда. Еще одно суеверие. С какого начать? Того, на которую падает тень груди, сердца, или того, что напротив головы? Идти затем к яме лицом или пятиться задом? Дыханье Худа! Как будто Еж стал злым духом и угнездился у него в черепе. Хватит суеверий! Скрипач согнулся, взял в руки долбашку.

Ту, что напротив сердца.

Действительно ли он сделал случайный выбор? Когда дело доходит до точности, не найти фанатиков хуже Морантов. Каждый глиняный сосуд – предел совершенства. Никаких вариаций. Если бы все были разными, сапер превратился бы в простого метателя камней – пусть и взрывающихся камней. Не требуется ни таланта, ни изощренного мастерства.

Скрипач с мучительной четкостью, даруемой божественными откровениями, припомнил свое первое знакомство с морантскими припасами. Северный Генабакис, неделя до похода на Мотт, обернувшегося двойным кошмаром Моттского Леса и болот Черного Пса. Шли слухи о контактах и напряженных переговорах со странным народом, владеющим Облачной Чащей далеко на юге. Говорили, что это народ замкнутый, ужасный, нечеловеческий на вид; что его воины летают на громадных насекомых – четырехкрылых стрекозах – и способны пролить на врага смерть с великих высот.